единственной, которая смогла бы постигнуть все тонкости незнакомых языков. Язык кринпитов она знала не в совершенстве, но было ясно, что практики здесь у нее будет мало. Что касается подземников, то она провела много времени с Джимом Моррисеем, который, видимо, считал эти существа полностью принадлежащими себе. Микрофоны, которые он устанавливал в туннелях, не доносили ничего, кроме шорохов, повизгивания, а по большей части их просто воровали.
Но с шаристами у нее дела шли хорошо. Она работала в тесном сотрудничестве с доктором Дэйлхаузом, но только по радио, так как ее охватывал страх при одной мысли подняться в небо с помощью такой ненадежной штуки, как воздушные шары. Русский пилот с Тинкой улетели на воздушных шарах с каким-то идиотским секретным поручением, а ее вызвали по радиорубке и направили в маленький госпиталь, где ей было нечего делать, так как еще не было пациентов.
И все же. Несмотря ни на что, невзирая на ее тревоги и неудобства жизни, она была всего в нескольких сотнях километров от Ахмеда! Не говоря уже о том головокружительном ощущении, то она на Джеме! На другой планете! Под другим светилом! Так далеко от дома, что даже Солнце не видно в багровеющем небе Джема! Она еще не рискнула выйти в джунгли (хотя другие уже ходили, вернулись в целости и сохранности, потрясенные странностью и загадочностью нового незнакомого мира). Она даже не купалась ни в озере, ни в море, хотя искушение было слишком велико. Она даже не захватила купальный костюм, а времени, чтобы его сшить, еще не было. Поэтому она не валялась с остальными на пляже возле моря. Правда, она с завистью смотрела, как они весело плещутся в воде. Предполагалось, что они работают на сборке гидроплана, который стоял у берега.
Ну и что, подумала она. Что в этом такого? Совсем не ее дело, если некоторые люди имеют совсем другие моральные стандарты. По крайней мере до тех пор, пока это не будет ущемлять ее права. А в такой жаре очень приятно искупаться...
— Димитрова!
Она подскочила и вбежала в радиорубку, чтобы увидеть ответ. Но на ленте были слова: 'В настоящее время Ахмед Дулла отсутствует. Послание будет передано ему сразу при прибытии его в лагерь'.
На английском. С неправильными выражениями. Видимо, в лагере Наследника Мао плохой переводчик. Она поблагодарила дежурного, скрыв свое разочарование, и побрела к забору, окружавшему лагерь. Черт побери, как можно работать, если у нее нет возможности удовлетворить самое большое свое желание.
Да, очень жалко. Где же он может быть?
Она почувствовала, что у нее снова начинается головная боль. Хлопоты и возбуждение прибытия на планету отодвинули головные боли на задний план. Ана не имела времени думать об этом. И вот снова. Ана была деятельна по натуре и считала, что безделье вовсе не излечивает головную боль, а лишь усугубляет ее. Что же делать? Если бы у нее был подходящий костюм, она с удовольствием присоединилась бы к тем, кто собирает гидроплан. Или пошла бы на склоны, где работали сельскохозяйственные рабочие, но она не умела водить трактор. Солнечный генератор? Она не понимала в этом деле ничего, но она была сильная и хотела работать. Почему бы и нет?
К несчастью, она увидела среди работающих там сержанта Свеггерта.
Она сразу повернулась и пошла прочь.
Она избегала Свеггерта с той самой ночи, когда она вернулась с Тинкой, слугой полковника, и застала Мэгги и сержанта в весьма недвусмысленном положении. Нан сразу повернулась и убежала, вся красная от смущения. И в лагере не было никого, с кем могла бы поделиться. Тинка говорить не будет, сержант — более. А полковник... Ана осознала, что она не понимает полковника Мэгги Меннингер. Избегать полковника она не могла, женщина ни словом не обмолвилась о том, что было. Эта гордая американка отдается человеку, который социально намного ниже ее. Может, в этой похоти виновата вся атмосфера Джема, которая действует возбуждающе. Она слышала разговоры о тех оргиях, которые вызываются спермой шаристов.
Ана вдруг поняла, что очутилась возле пропускного пункта возле забора и сразу осознала, что она хочет сделать.
— Я хочу прогуляться,— сказала она охраннику. Тот пожал плечами и безразлично смотрел, как она прошла через ворота и оказалась за колючей проволокой ограждения.
Через некоторое время лагерь исчез из виду.
Если она не может видеть Ахмеда, то, по крайней мере, она может посмотреть Джем. Она пробиралась через фиолетово-масляничные заросли и постоянно прислушивалась. Шелест листьев на ветру, потрескивание стволов. Здесь не было диких животных, которые могли бы причинить ей вред. Здесь, вблизи лагеря, вовсе не было животных. Некоторые ушли отсюда, другие погибли, отравившись отходами пищи людей. Земная биохимия была столь же враждебна жителям Джема, как биохимия Джема враждебна землянам. Однако у обитателей Джема не было своего Камп Детрик, где бы они могли приспособиться к новым условиям и сделать необходимые прививки.
Однако даже то, что устояло перед натиском земной цивилизации, было чудесно и загадочно.
Ана остановилась и огляделась. Здесь невозможно заблудиться, заверила она себя, ведь море постоянно находится слева. В любой момент можно спуститься к берегу и вернуться в лагерь.
И выбиться из сил тут тоже нельзя, так как уменьшенная сила тяжести позволяет легко перепрыгивать через коряги и камни. Только бы не разболелась очень сильно голова. Но что это за звук?
Как будто кто-то простонал, и затем на высохшую корягу упала палочка. Такие звуки, записанные на магнитофон, она слушала. Кринпиты, да! Возможно, не социальная раса. Возможно, это дикий кринпит- одиночка, очень опасный...
Внезапно сзади послышался голос человека:
— Ана, тебе не страшно быть одной в лесу?
На урду! И с такой сдержанной страстью, какую она слышала раньше! Прежде чем она повернулась, она знала, что это Ахмед.
Часом позже она лежала в его объятиях, боясь пошевельнуться, чтобы не разбудить его. Звуки кринпитов были слышны все время — то близко, то в отдалении. Она улыбнулась про себя, подумав, что кринпит был свидетелем того, как они занимались любовью. Ну и ладно. Никакого стыда в этом нет. Ведь это совсем не то, что было у развратной блондинки-американки. Ведь это же был Ахмед.
Он шевельнулся, всхрапнул и проснулся.
— А, Ана! Значит, это не сон?
— Нет, Ахмед.— Она колебалась, затем мягко сказала: — тот сон я видела так часто... Нет... нет... подожди, Ахмед... не сразу... дай мне посмотреть на тебя. Ты так похудел. Ты был болен?
Черные глаза подернулись грустью.
— Болен? Да. И иногда я голодал.
— Почему? Какой ужас...
— Почему голодал? Но это так просто. Потому, что ваши люди уничтожили наш транспорт.
— Но это невозможно.
— Это возможно потому, что было. Пища на много дней, научные инструменты... и тридцать пять человек, Ана.
— Должно быть, это случайность.
— Ты очень наивна.— Он поднялся, рывком натянул брюки.— Я не обвиняю тебя, Ана. Но преступление случилось, и кого-то нужно обвинить.— Он исчез за деревьями, и через минуту она услышала, как он мочится в кустах.
И снова звуки кринпитов. Совсем рядом. Если бы она побольше занималась в Детрике кринпитами...
Она позвала:
— Ахмед...— и услышала его смех.
— О, Ана, мой друг напугал тебя? Он не причинит тебе вреда. Мы для него несъедобны.
— Я не знала, что у тебя такие друзья.
