— Свиная намазка с солью и перцем и кружка пива… — сказал он. — Вот что такое рай. Кухня здесь первый сорт. Хочешь кусочек? — Джекрам махнул служанке, которая пританцовывала от нетерпения.
— Не сейчас, сержант.
— Точно? Есть старая поговорка. Все, в том числе поцелуй, преходяще, а жратва вечна. Надеюсь, усомниться в этом повода не будет.
Полли села.
— Пока поцелуй еще длится, — сказала она.
— У Маникль все наладилось? — спросил Джекрам. Он допил пиво, щелкнул пальцами и указал служанке на пустую кружку.
— Она всем довольна, сержант.
— И прекрасно. Лучше быть не может. Что дальше, Перкс?
— Не знаю, сержант. Я отправлюсь с Уол… с Элис и с остальными и погляжу, что будет.
— Удачи. Присмотри за ними, Перкс, потому что я ухожу.
— Сержант? — в ужасе сказала Полли.
— Похоже, в мире стало на одну войну меньше. Точка. Конец пути. Я выполнил свой долг и дальше не пойду. На истории с генералом я растратил весь порох. Скорее всего
— Вы уверены, сержант?
— О да. Похоже, для меня все эти штуки вроде «мое отечество, право оно или нет…» остались в прошлом. Пора передохнуть и наконец понять, за что же мы, собственно, дрались. Ты точно не хочешь свиной намазки? В ней есть хрустящие кусочки. Вот что я называю «высший класс».
Полли отмахнулась от протянутого куска хлеба, намазанного жиром, и сидела молча, пока Джекрам уплетал свою порцию.
— Забавно… — наконец сказала она.
— Что именно, Перкс?
— Так странно понять, что дело не в тебе. Считаешь себя героем, а в итоге оказывается, что ты — всего лишь часть чужой истории. Все будут помнить Уол… Элис. А мы ей просто помогали.
Джекрам ничего не сказал, но, как и предчувствовала Полли, извлек смятую пачку жевательного табака. Тогда она сунула руку в карман и вытащила небольшой сверток. Карманы, подумала она. Нам непременно понадобятся карманы. Солдату без них не обойтись.
— Возьмите, сержант, — сказала Полли. — Ну же, разверните.
Это оказался маленький кисет из мягкой кожи, с завязками. Джекрам покрутил его в руках.
— Ей-богу, Перкс, я не склонен к сантиментам… — начал он.
— Да. Я заметила. Но эта грязная оберточная бумага действует мне на нервы. Почему вы сами не обзавелись приличным кисетом? Седельщик сшил бы его за полчаса.
— Такова жизнь, — ответил Джекрам. — Каждый день думаешь: «О боги, пора бы завести новый кисет», а потом становится некогда, и в конце концов остаешься с чем был. Спасибо, Перкс.
— Я подумала: «Что подарить человеку, у которого есть все?» Правда, ничего другого я и не могла себе позволить, — сказала Полли. — Только на самом деле у вас не все есть, сержант, правда ведь? Сержант?..
Она почувствовала, что Джекрам замер.
— Хватит, Перкс, — велел он, понизив голос.
— Я подумала… почему вы никому не показываете ваш медальон, сержант? — бодро продолжала Полли. — Тот самый, который носите на шее. И не надо так сердито на меня смотреть. Да, да, если я сейчас уйду, то никогда не узнаю наверняка, и, может быть, вы так никому его и не покажете и ничего не расскажете, а однажды нас обоих не станет… жаль, правда?
Джекрам пристально смотрел на нее.
— Ей-богу, вы хороший человек, — закончила Полли. — Очень хороший, сержант. Вы сами это каждый день твердите.
Кухня вокруг гудела женскими голосами. Женские руки никогда не бездельничают — они держат детей, сковородки, тарелки, пряжу, щетку, иголку… даже когда женщины разговаривают, они одновременно заняты делом.
— Никто тебе не поверит, — наконец ответил Джекрам.
— А кому я расскажу? Вы правы. Никто не поверит. Но вам я поверю.
Джекрам рассматривал кружку с пивом, как будто пытаясь разглядеть в пене будущее. Наконец он решился. Сержант вытащил золотую цепочку из-под грязного жилета, отстегнул медальон и осторожно открыл крышку.
— Вот, — сказал он, передавая медальон Полли. — Хотя не много тебе с того будет проку.
На обеих половинках было по миниатюре. Темноволосая девушка и белокурый молодой человек в форменном мундире «Тудой-сюдой».
— Вы очень удачно вышли, — сказала Полли.
— Не болтай ерунды, Перкс.
— Честное слово. Я смотрю на портрет, потом на вас… и в ее лице вижу ваше. Конечно, раньше вы были бледнее. И… тоньше. Кто этот юноша?
— Его звали Вильям.
— Вы его любили?
— Да.
— И пошли за ним в армию…
— Да, да, старая история. Я… была крепкой рослой девкой. Ну, сам видишь. Художник постарался, но для картины маслом я никогда не годилась. Разве что для акварели. Там, где я родилась, в жены охотнее всего брали таких женщин, которые могли каждой рукой поднять по боровку. И вот однажды, когда Вилли завербовали, я таскала боровков, помогая папаше, и потеряла башмак в грязи, и старик стал на меня орать, и я подумала: к черту. Вилли никогда на меня не орал. Я раздобыла мужскую одежду, неважно как, отрезала волосы, поцеловала Герцогиню и через три месяца… я стала «избранным парнем».
— Кем-кем?
— Так раньше называли капралов, — сказала Джекрам. — Избранный. Да, да, я тоже улыбнулась, когда услышала. Так и пошло. Армия — просто рай по сравнению с поросячьей фермой и тремя ленивыми братьями.
— И сколько лет вы служите, сержант?
— Честно говоря, не помню. Я всем говорю, что не знаю, сколько мне лет, и это сущая правда. Я столько раз врала насчет своего возраста, что в конце концов сама себе поверила… — Джекрам начала осторожно перекладывать жевательный табак в новый кисет.
— А ваш возлюбленный? — тихо спросила Полли.
— Нам было хорошо, очень хорошо… — Джекрам остановилась на мгновение и посмотрела в никуда. — Его так и не повысили, потому что он заикался, зато у меня был громкий командный голос, и офицеры это ценили. Вилли не возражал. Даже когда я дослужилась до сержанта. А потом его убили в бою под Шепплом. В шаге от меня.
— Как жаль…
— Тебе нечего жалеть, ты тут ни при чем, — спокойно произнесла Джекрам. — Я переступила через тело Вилли и проткнула сукина сына, который его убил. Он был не виноват, я тоже. Мы оба выполняли свой долг. А потом, через несколько месяцев, у меня появился… небольшой сюрприз. Его назвали Вильямом, в честь отца. Я вовремя попросилась в отпуск. Моя бабка вырастила мальчика и отдала в учение к оружейнику в Скритце. Отличное ремесло. Никто не станет убивать хорошего оружейника. Однажды я встретил капитана, который купил у Вильяма прекрасный меч. Он показал его мне. Конечно, он ничего не знал. Отличный был меч, черт возьми. С гравировкой на рукояти и все такое, высший класс. Теперь, говорят, мой Вильям женат, у него четверо детей, карета, пара лошадей, слуги, большой дом… как ты, однако, внимательно слушаешь…
— Уолти… то есть Уолти и Герцогиня сказали…
