Анна положила трубку. Ну, ясно. Это все девки Лаптя, сговорились и нарочно хулиганят. Квартира-то занята. Лапоть водил их сюда табунами, теперь она это понимает. Андрюша разве кому откажет. Ему лишь бы отвязались.
В это время возле локтя, испугав ее так, что рука невольно дрогнула, зазвонил телефон. Детский голос, тонкий, непрочный, весь зябко, по-птичьи уместился в телефонной трубке. Кто-то гулко и отрывисто подвывал рядом.
– Тетя, а вы кто? – захлебнулся голосок и, не дождавшись ответа, заторопился: – Дядю Андрея позовите. Меня мама отпустила только собаку выгулять. Лесси, не тяни, не тяни! Да придет дядя Андрей, придет. Тетя, погодите, а то я не слышу… Лесси его так любит, – девочка вдохнула торопливый глоток воздуха. – Тетя, вы ему скажите, мы с Лесси долго не можем. Лесси все ждет его, у дверей воет, а мама ее бьет. – Голосок сломался.
Анна стояла, держа в руках трубку, боясь, что если положит ее, телефон тут же зазвонит снова. Они ждут, да их там целая стая. Жадные, веселые, распаленные, озябшие, постукивающие каблуками о мерзлую землю, и между ними вертится эта сумасшедшая собака.
Тут Анна увидела, из кухни тянется синими пластами дым. И пахнет горелым горьким мясом. Дым расползался, заполняя углы. Анна бросила трубку и побежала на кухню. Остановилась в дверях. Кипящим цветком полыхал газ под сковородкой. В круглом гудящем свете Анна вдруг смутно разглядела черный квадратный лаз и лестницу, отвесно уходящую вниз. По еле видным ступеням осторожно сползали две короткопалые корявые руки. Вот исчезла одна рука, вторая.
– Лапоть! – ужаснулась Анна. – Он, он!
Она так и застыла в дверях, боясь шагнуть и провалиться в эту черную бездну. Неверной рукой нашарила выключатель, загорелся стеклянный свет под потолком. Где? Какая лестница? Чисто подтертый Анной пол пестрел привычным рисунком, искусно изображавшим паркет. На сковородке – черные угли, несъедобные обжарки.
Я же выключила газ! Разве я не выключила? Значит, только подумала, а сама забыла. Чем теперь кормить Андрюшу?
Тут послышались длинные, остервенелые звонки в дверь.
Один за другим. Не успела Анна выйти в переднюю, как в дверь забарабанили кулаки.
– Откройте! Откройте! Заливает нас! – выла дверь. Звонок гремел и, казалось, палец, проткнув его, того гляди вылезет из стены.
Анна открыла дверь, мимо нее, вскрикивая и треща деревянными ладошками, прокатились два плотных коротких человека. Женский голос жутко, как по покойнику, заголосил в ванной. Мужской вторил, но уже с угрозой:
– Только ремонт кончили! С потолка льет! Ответите! С потолка!..
Анна остановилась в дверях. Вода переливалась через край ванны, каждый шаг по залитому полу вызывал мелкий всплеск. Белая рубашка вспучилась, и длинный рукав безвольно повис до полу. Анна ахнула, завернула кран.
– Мы заплатим, – пролепетала Анна.
– Ты кто такая? Вась, только глянь, глянь на нее! Морда подбитая. Где он такую подобрал? Пусть хозяин платит. Ремонт… с потолка… только что!
Анна сжалась от скрежета, визга, от взмахов крепких рук этих туго нафаршированных мясом людей.
Зазвенел телефон, и Анна бросилась в комнату. Господи, хоть бы Андрюша!
– Куда, сука? Кто пол вытирать будет? – рванулось ей вслед.
– Андрей, это вы? – услышала Анна древний, с благородными трещинами голос.
– Нет его, – убито сказала Анна.
– Я знала, знала, он не придет, – Анна услышала глухие рыдания, разбавленные медным кашлем. – Я ему говорю: заберите мамины изумруды. Обме… обме… обменяемся на этот, как его… Милая, милая, да подскажите же мне!
– Кристалл, – прошептала Анна.
– Да, да, кристалл. Я плохо слышу, милая. У меня кошки. Они же должны гадить, понимаете? У них песок в длинной мисочке. Я прячу туда изумруды. Андрею это не нравится. А куда еще, милая, подскажите… Он меня выгнал, с кошками. Где вы? Куда вы пропали?
– Я тут, – обреченно проговорила Анна.
– Милая, ну почему жизнь так несправедлива?
Послышался старческий кашель. Но тут же безжалостным клином уверенно врезался овощной голос:
– На лошадках, под розовым фонарем…
– Дайте сигаретку! Кофе с мороженым и еще сто пятьдесят… – другой голос, пряно-вяжущий.
– Мама, не бей, не бей Лесси…
– Кто пол подтирать будет? – пенясь, неслось из ванной.
И туг множество голосов разом прорвались, обрушились на Анну:
– На каблуках! Сто пятьдесят! Японцы! Должны гадить… Под фонарем… Изумруды… Еще коньяку…
Слаженный, спевшийся хор. Каждый голос твердил свое, но вместе они уживчиво, в лад, вторили друг другу, не мешая, скорее веселясь, радуясь, что их так много, бесчисленно много. И холодно, издалека, полузаглушенный ими, прозвучал голос Андрея:
– Александра, что у вас все время занято?
Сейчас же его накрыли, сомкнулись над ним, гулко размноженные, звонкие голоса, отдаленный надтреснутый кашель, отрывистый лай.
Анна медленно положила трубку, равнодушно удивившись внезапно наступившей тишине. Они меня сейчас пристукнут там, в ванной. Анне представилось, как эти двое поджидают ее, тесно прижавшись друг к другу. Тазом ударят по голове или еще чем-нибудь, и все.
Но тут Анна услышала знакомый пакостный голос:
– Что это вы, Наталья Сергеевна, честное слово! Ведь все врете, врете про ремонт, уж вы меня простите.
Анна послушно, словно ее позвали, пошла на этот голос. Наталья Сергеевна и коротконогий мужчина с грубо нарисованными улыбками растерянно и покорно смотрели на Лаптя. Пол был насухо вытерт, и рубашки, присмирев, лежали на дне ванны.
– Хороша, хороша, – одобрительно, даже восхищенно, коротко глянув на нее, проговорил Лапоть. – Красавица просто. Давно бы так.
«Что «давно бы так»? – размыто подумала Анна. – О чем он? А… об этом».
Лапоть быстро повернулся к соседям.
– Вы бы лучше разобрались как следует с вашими справками, мой вам совет, – ласково и добродушно продолжал Лапоть. Он несильно поглаживал себя ладонью по боку. Было что-то неуловимо опасное в этом простом движении. Голос же его звучал по-прежнему доброжелательно.
– Разберемся, разберемся, – выпуская изо рта струйку сахарной пудры, в ужасе пропела Наталья Сергеевна. Вдруг они оба молитвенно сложили руки и разом поклонились.
– Мы вас тоже можем заинтересовать, Эдуард Иванович.
Все больше срастаясь друг с другом, супруги попятились к двери.
– Дом вроде на капремонт ставят. Не поймешь, что творится, а вы… – с ласковым укором выговаривал им Лапоть, выходя за ними в переднюю. – У вас вон штукатурка в ванную падает, у нас слышно.
– Конечно, конечно, – попытались было оправдаться сросшиеся соседи. – Мы только…
– Что только? – Лапоть слегка поднял бровь. – Вы что, собственно, имеете в виду?
– Ровно ничего, ах, ничего! Что вы это, Эдуард Иванович? – вздрогнув, дунула сладким Наталья Сергеевна. – Если вам понадобится… Можем вас заинтересовать, заинтересовать…
Склонив друг к другу головы, соседи исчезли, беззвучно притворив за собой дверь.
– Всего-то делов, Анечка, – Лапоть с нехорошей улыбкой протянул руку, настойчиво приглашая Анну пройти в комнату. Он не мог скрыть торжества, и, предупрежденная его улыбкой и вкрадчивым жестом, Анна не удивилась, увидев покойно сидящих в креслах Андрея и незнакомую девушку в зеленом вечернем
