на фортепьяно. 5/II 1969 г.
Господа, заходите, сказал он. Вы не причините мне беспокойства; смотрите все; нечего мне скрывать. Тут спальня, тут кабинет, тут столовая. Тут? Старый чердак с барахлом. Все, господа, стареет, стареет и заполняет жилье, все стареет, стареет и, господа, стареет так быстро. Это? Наперсток, его надевала мама. Это? Мамина лампа, мамин зонтик; она очень меня любила. А этот фальшивый паспорт? Заграничная дребедень? Грязное полотенце? Эти билеты в театр? Порванная рубашка? Кровавые пятна? И этот снимок? Его, да, в женской шляпке с цветами, фото надписано неизвестному человеку, и почерк его. Кто положил это сюда? Кто положил это сюда? Кто положил это сюда? 5/II 1969 г.
«Непреодолимо, — говорит он, — непреложно». Он совсем не испуган, скорей, успокоен. Завязывает свой галстук на горле. Смотрит в зеркало. Игральные карты рассыпаны на полу. «Это не смерть, — он сказал, — это меньше». Закрылась кофейня, где мы встречаемся. Вывеску сняли, ее унесли в кладовую, свалили среди облезлых дверей, решеток, сломанных ставней. На вывеске было: «Кофейня БЕСЕДА». Эта чашка, нарисованная в правом углу, дымилась очень похоже, казалось, что пахнет кофе. Красивой вывеске положен конец, беседе положен конец; теперь не разговаривает никто; лишь нечто подобное: «Непреложно», — говорит, и так тихо, словно должен утешить того, кто уже скончался. 12/II 1969 г.
Труд закончен в назначенный срок. Он доволен толщиной, точностью букв, объемом, порядком, свободой. И внезапно он спохватился: «назначенный срок»? — а, собственно, кем? — им самим? — кто он сам? — и зачем? Он поднялся по лестнице сгорбившись, обратился к зеркалу в коридоре и в него заглянул в надежде, что встретит то самое юношеское лицо — накануне, до воплощения замыслов (лицо такое красивое, это он помнил!), в позапрошлом году? в прошлом? вчера? Этот чужой человек, стоящий напротив, — он кто? эта угрюмая личность со стиснутыми зубами, с притворной улыбкой, этот тип, подражающий какому-то юноше, такому красивому, что, конечно, он был и обязательно должен быть. Пустая, слепящая белизна, у него побелело в глазах — острый запах асбеста, и краски, и свежего дерева. 27/V 1969 г.
Чтобы мы никогда не забыли, сказал он, золотые уроки, те уроки искусства греков. Небесное всегда вплотную с повседневным. Наряду с человеком, животным и вещью — браслет на запястье богини нагой; цветок, ниоткуда упавший на землю. Вспомните, что за прекрасные зрелища на наших глиняных вазах: боги с птицами и животными, здесь и лира, и молоток, яблоко, ящик, клещи; ах, и эти стихи, где бог, счастливо свой труд окончив, мехи из огня достает, собирает по одному инструменты в серебряный свой сундук; потом вытирает губкой + лицо, мускулистую шею, руки, свою волосатую грудь,— такой аккуратный; чистый, он выходит вечером, опираясь на плечи юношей, целиком золотых — плоды его творчества,— они обладают и силой, и мыслью, и речью; выходит на улицу самый величественный, хромой бог, бог, живущий своим трудом. 23/VI 1969 г.
Карловаси на острове Самос.
