Юсеф спустился в вестибюль. Навстречу поднялся со стула слуга и открыл перед ним входную дверь.
— Джентльмен уже уходит?
— Нет, просто захотелось подышать свежим воздухом.
— Хорошо, сэр.
Юсеф направился к своей машине. Водитель вышел навстречу.
— Мой кейс в багажнике? — спросил Юсеф.
— Да, сэр. — Он открыл багажник и передал Юсефу кожаный чемоданчик. Тот поместил туда кассету и, щелкнув замком, вернул кейс шоферу.
— Напомните мне захватить его, когда вернемся в отель.
— Слушаюсь, сэр.
Юсеф проследил за тем, как водитель убирает чемоданчик обратно в багажник, и вернулся в дом. У него яростно колотилось сердце. Это было больше, чем он мог ожидать. Остается только решить, когда пустить видеозапись в ход.
Юсеф скользнул на свое место рядом с Винсентом и посмотрел на экран. Продюсер обернулся и прошептал:
— Рик неподражаемо сыграл Моисея, правда?
— Да. Как вам удалось так удачно выбрать актера?
— Трудно было ошибиться. Настоящее имя Салливана Израэль Соломон, он взял псевдоним, когда начал сниматься в кино. Соломон просто не может плохо сыграть Моисея!
Юсеф вытаращился на лицо Моисея, как раз поданное крупным планом. Ну конечно! Как же он раньше не догадался? Этот человек — типичный еврей.
Сзади послышался шорох: это вернулись Джордана и Рик Салливан. Уголком глаза Юсеф проследил, как они прошли к бару и уселись за стойкой. Рик глянул через плечо на экран и что-то шепнул своей спутнице. Та захихикала и взяла бокал, только что поставленный перед ней барменом.
Юсеф почувствовал приступ ненависти и отвращения.
— Радуйся, сука! — свирепо подумал он. — Радуйся, жидовская подстилка.
Теперь ему было ясно, что делать с записью. Бейдр будет по гроб жизни благодарен ему за то, что он спасет его имя от позора, скрыв от всех, что жена изменила ему с евреем.
ГЛАВА XV
Лейла приблизилась к матери.
— Мама, я же тебе сто раз говорила: Хамид мне просто друг и больше ничего. Между нами нет ничего серьезного. Я не собираюсь выходить за него замуж.
Мариам вздохнула.
— Не пойму, что с тобой творится. Простой сириец, даже не из хорошей семьи… И что только ты в нем нашла?
Лейла закурила сигарету.
— Ну, надо же с кем-то словом перемолвиться.
— Кругом столько симпатичных юношей. Вон дедушка говорит, что о тебе спрашивал промышленник Фаваз. Его сын достиг брачного возраста. Они очень интересуются тобой.
— Кто интересуется? — ехидно спросила Лейла. — Фаваз или его сын?
— Не будь такой грубиянкой. Дедушка хочет тебе только добра.
— Как и тебе в свое время.
— Он не виноват. Никто не мог подумать, что твой отец окажется подлецом. Мы все сделали правильно, никто не может показать на нас пальцем.
— На отца тоже никто не показывает пальцем. Никому нет дела, кто прав, кто виноват, были бы деньги.
Мариам горячо замотала головой.
— Я всегда говорила, что ты пошла в отца. Видишь вещи такими, какими хочешь их видеть. Я была против твоей учебы в Швейцарии. Ты там только и научилась, что грубить матери. Твоя сестра никогда себе такого не позволяет.
— Моя сестра—дура! — огрызнулась Лейла. — Только и думает, что о своем доме, да детях, да проблемах с прислугой.
— О чем же еще должна заботиться женщина? Что ей еще остается?
Лейла сделала широкий жест в сторону открытого окна.
— Весь мир, мама. Неужели ты не понимаешь? Мы столько лет жили под гнетом, наш народ полностью порабощен, над ним веками измывались наши враги! Разве ты не слышишь, как стонут наши братья под игом израильтян, отнявших у нас Палестину? И ты еще спрашиваешь, что остается!
— Пусть этим занимаются мужчины, — возразила Мариам. — У женщин другие обязанности.
— Что толку спорить? — выпалила Лейла и пошла к двери. — Я ухожу.
— Куда? Опять к этому Хамиду?
— Нет. Просто ухожу, вот и все.
— Тогда к чему такая спешка? Скоро обедать.
— Я не хочу есть, не ждите меня.
Мариам проводила дочь беспокойным взглядом. Послышался шум отъезжающего автомобиля. Она встала и подошла к окну. Маленький «Мерседес» как раз заворачивал за угол.
Лейла была в точности как ее отец. Никого не желала слушать. Мариам вызвала в памяти тот день в прошлом месяце, когда дочь возникла в дверях со своим другом-сирийцем. Они были в таких отрепьях и так грязны, что поначалу новая прислуга не хотела впускать их в дом и только потом неохотно отправилась доложить госпоже.
При виде дочери Мариам испытала настоящий шок. Кожа лица и рук Лейлы потемнела и огрубела, словно она много дней провела под палящим солнцем пустыни. И куда только делась приятная округлость ее тела? Лейла стала тощей и прямой, как мальчишка.
— Что с тобой случилось? — разволновалась Мариам.
— Ничего, мама.
— Но посмотри на себя, в каком ты виде. Как будто много месяцев не принимала ванну.
— Я в порядке, мама, — упрямо твердила Лейла.
— Откуда ты взялась? Я думала, ты все еще в колледже.
— Мы рванули домой. На попутках.
— Но зачем? Можно было позвонить, мы бы купили тебе билет.
— Если бы мне был нужен билет, я бы позвонила.
Только тогда Мариам заметила Хамида, ждавшего на дороге. Она перевела вопрошающий взгляд на дочь.
— Это мой друг Хамид, — небрежно сказала Лейла. — Он сириец.
Хамид сделал шаг вперед и, приложив палец ко лбу, поздоровался по-арабски. Мариам невольно ответила на приветствие.
— Мы встретились в пути, — объяснила Лейла. Он направляется в Дамаск.
Мариам молчала.
— Он очень мне помог, — настаивала Лейла. — Если бы не он, я попала бы в беду.
Ее мать вновь повернулась к сирийцу.
— Добро пожаловать в наш дом.
Он поклонился.
— Спасибо, мэм, но мне есть, где остановиться.
Тем лучше, подумала Мариам. Он был диковат и зауряден, как большинство сирийцев.
— Я рад, что ты наконец дома, — сказал он Лейле. — Ну, а теперь мне пора идти.
