вплотную сойтись с врагом, схватить за горло и чувствовать, как слабеет под рукой враг, ударом кулака свалить врага насмерть.
Весь день Абатуров руководил боем, в котором участвовала самая современная техника. Сейчас он дрался в бою, в котором оружием была человеческая сила.
Ударами прикладов выбивали из рук автоматы, саперными лопатами рассекали головы, поднимали на штык…
И только после того как с врагами было покончено, Абатуров взглянул на женщин.
Сначала он увидел одну, только одну, совсем седую, в рваном ватнике с непокрытой головой. Без крика она рванулась к Абатурову и обняла его.
И вслед за ней и другие обступили Абатурова. Он знал, что не имеет права задерживаться здесь, что сейчас дорога? каждая минута, но все стоял и вглядывался в их лица.
Наташи не было среди них, но она м о г л а з д е с ь б ы т ь, и на ее лице он увидел бы те же слезы физических и душевных мук, и в ее взгляде нашел бы то же выражение заново начинающейся жизни.
— Идемте, — сказала старуха в рваном ватнике, и Абатуров понял, что все его слова о том, что женщины истощены, что они не смогут дойти до Грачей, что там бой, — будут напрасны. Он приказал Бояринову построить бойцов. И пока они пробирались по лесу, женщины не отставали ни на шаг.
Был уже вечер. Густой багровый туман почти задевал верхушки деревьев. Когда вышли из леса, открылись Грачи — громадное пожарище, в которое проваливались совершенно черные дома.
Абатуров вбежал в горящий поселок и увидел гитлеровцев.
Кидая свои облитые смолой палки и перепрыгивая через эти факелы, они бежали к южной окраине села. Бойцы расстреливали их в упор.
Танки, с вечера прорвавшие мощные укрепления, медленно двигались по искалеченным улицам Грачей. Бойцы соскакивали с танков, врывались в дзоты, построенные на перекрестках, вытаскивали оттуда фашистов или забрасывали гранаты в амбразуры.
Еще рвались снаряды на улицах, а уже из укрытий выбегали люди и показывали бойцам вражеские убежища. Абатуров тщетно всматривался в их лица и прислушивался к незнакомым голосам, точно боясь, что он может не признать голоса жены.
Они приближались к площади, уже было видно белое здание дома отдыха и его пустые окна, в которых бился огонь. Старуха в рваном ватнике бежала теперь впереди Абатурова. Вдруг она остановилась возле небольшого, стоящего в глубине палисадника и еще не тронутого пожаром домика. Оттуда был слышен стук станкового пулемета.
— Здесь, я здесь жила раньше, — сказала она, — потом немцы, а теперь… — Она бросилась к домику, Абатуров схватил ее.
— Теперь жизнь дорога?! — сказал Абатуров.
Но в это время пулемет неожиданно смолк. Из дома выбежал боец и, узнав Абатурова, остановился.
— Товарищ капитан, уничтожен немецкий офицер, взят один станковый пулемет. Докладывает рядовой Осокин.
— Осокин?.. — Женщина медленно и, как показалось Абатурову, осторожно подошла к бойцу. — Миша?..
Абатуров оставил их. Он вышел на площадь. Бойцы сбивали огонь, занявшийся во втором этаже дома отдыха. Трупы гитлеровцев валялись здесь вместе с патронными гильзами, пустыми консервными банками, исковерканными пишущими машинками, ящиками из-под мин и гранат.
— Разворачивайте рацию, быстро! — приказал Абатуров Чуважову. — Вызывайте командира полка. Передавайте: «Ваш приказ выполнен. Сегодня в двадцать два ноль-ноль батальон овладел населенным пунктом Грачи. Фашистский гарнизон истреблен. Нанесен урон южной группировке противника, пытавшейся оказать помощь осажденным. Ожидаю ваших приказаний. Абатуров».
Чуважов передал радиограмму и перешел на прием:
«Передайте от имени генерала благодарность всему личному составу батальона и поддерживающим подразделениям. Южная группировка немцев разгромлена и отходит под ударами дивизии. Приказываю — дать отдых людям до утра и в восемь ноль-ноль выступить на соединение со мной. Ягунов».
Вскоре в первом этаже дома отдыха, оборудованном под штаб батальона, собрались командиры рот: Верестов — по его обожженным рукам было видно, что он вместе с бойцами тушил огонь; Бороздин в негнущемся от грязи и пота комбинезоне; Лобовиков, лицо которого было одновременно восторженным и утомленным до предела.
Абатуров передал приказ командира полка и поздравил каждого с выполнением поставленной перед батальоном задачи.
Лобовиков расцеловался с Абатуровым и сказал:
— Многих спасли, Алеша, многих!..
Он снял с себя свою истрепанную шинель и, бросив на пол, лег на нее и тут же заснул.
Абатуров отдал распоряжение о порядке завтрашнего марша на соединение с дивизией и отпустил офицеров. Усталости он не чувствовал, спать не хотелось. Он вышел на площадь.
Все говорило о прошедшем бое — и трупы врагов, и брошенные винтовки с раздавленными ложами, и вздыбленный танк с порванной гусеницей и поникшей пушкой, и перевернутая повозка, и убитая лошадь в упряжке.
Багровый туман медленно растворялся, открывая звездное небо. Абатуров пошел вверх по улице и остановился возле дома, в котором когда-то жил с женой. Дом этот, сплющенный воздушной волной, был безобразен. Крыша свисала почти до земли и едва держалась.
Впервые со всей беспощадностью Абатуров признался себе, что не нашел жены.
Но неужели никто не расскажет ему об ее судьбе?
Абатуров вспомнил о старухе, встретившей здесь своего сына.
«Может быть, она что-нибудь знает о Наташе?»
Он направился к домику с палисадником. Издали увидел там свет, услышал голоса и звуки гармоники.
— Стой, кто идет?
Абатуров назвал себя. Боец козырнул.
— А вы кто? — спросил Абатуров.
— Отделение автоматчиков, товарищ капитан. Размещены здесь по приглашению.
— Так, — сказал Абатуров. — Вас, значит, хозяйка пригласила, а вы ей спать не даете. Песни поете и на гармони играете?
— Не до сна хозяйке, товарищ капитан, — сказал боец, усмехнувшись. — Автоматчик наш Осокин свою мамашу нашел. Или она его нашла — не знаю. Он здешний, из Грачей. Это их дом, товарищ капитан. Осокин в этом доме немецкого офицера убил. Ну, в общем, встретились сын с матерью. Удивительно, товарищ капитан…
— Да… удивительно… — повторил Абатуров. Он вынул папиросы, закурил и дал закурить бойцу. — Надо поздравить. — И он быстро вошел в дом.
При его появлении гармонь стихла. Бойцы встали.
— Вольно! — приказал Абатуров.
Он сразу же увидел Осокину и рядом с ней ее сына и подошел к ним.
— Поздравляю вас, — сказал Абатуров. — И… — он не закончил фразы. Слова вдруг показались ему ненужными, лишними.
«Как у нее лицо изменилось, — подумал Абатуров, глядя на Осокину, — как будто свет изнутри…»
Осокин не принимал участия в песнях и разговорах своих товарищей. Казалось, он оробел от присутствия матери и от чувств, приглушенных за эти годы, и вместе с тем задумался о завтрашнем дне, не похожем на пережитые.
Абатуров тоже сел рядом с Осокиной. Втроем они молча слушали гармонь. Наконец Абатуров решился
