и спросил ее, не знала ли она в Грачах Наталию Степановну Абатурову.
— Абатурову? — По ее лицу он видел, что Осокина вспоминает с трудом. — Красивая такая… Волосы у нее были длинные. Она их в косу заплетала.
— Да, — сказал Абатуров и опустил голову.
— А вы что же, ее знаете?
— Я ее муж, — отвечал Абатуров.
— Господи, господи!..
— Убили?
— Не знаю. Вот уже год, как угнали в Германию.
Гармонист сделал перебор. Вокруг них запели какую-то озорную песню.
Абатуров сидел неподвижно, положив руки на колени.
— Расскажите мне о жене, — попросил он.
— Работали мы вместе, — рассказывала Осокина. — Потом мы оттуда убежали. На третий день нас поймали. В лагере мы уже не вместе были. Но я о ней знала, что она жива. Ее из лагеря в Германию взяли. А я еще долго в лагере была; когда выпустили меня, мне старики сказали: «Абатурову угнали». Их, товарищ командир, целую партию погнали.
«Значит, может быть, Наташа жива…» — подумал Абатуров.
Он чувствовал, что никогда не поймет до конца того, что говорила ему Осокина. Слова «поймали», «взяли», «угнали», «лагерь» можно понять, только пережив. И думая о жене, которая, может быть, жива и находится там, в мире неизвестных ему страданий, он смотрел на лицо Осокиной и мысленно сравнивал ее старое лицо с милым ему лицом Наташи.
И еще долго после того как он вышел отсюда, он видел перед собой лицо Осокиной.
Ровный лунный свет лежал на сельской улице. Не задевая луны, низко пролетали облака. То там, то здесь возникала негромкая гармонь. Странными кажутся на войне эти мирные звуки и эти мирные облака.
Сам не зная как, Абатуров снова очутился возле знакомого дома, сплющенного воздушной волной. Но больше он не вспоминал прежних дней, проведенных здесь.
Он не нашел своей жены в Грачах.
Через несколько часов начнется новый его поход. И, кто знает, быть может, на улицах Берлина его батальону суждено повторить сегодняшнее сражение.
«А если и там я не найду Наташу? — подумал Абатуров. — Если е е н е т?»
Он вспомнил свой разговор с Крутояровым и как тот со злобой ткнул себя в грудь. Неужели же Крутояров был прав и радость не для них — все потерявших и еще ничего не нашедших в жизни?
Он ничего не ответил себе. Он только видел перед собой Осокину, ее радостное лицо и чувствовал, что не в силах быть в стороне от этой всепроникающей радости.
Утром батальон Абатурова покинул Грачи.
ЧТО ТАКОЕ ДОРОГА
«Что такое дорога? Дорога есть полоса земли, заранее подготовленная для движения…»
Это определение капитан Левашов помнил наизусть, но все же записал в конспект завтрашнего занятия по саперному делу, первого своего занятия с молодыми солдатами. Каждый офицер знает, что такой конспект составляется особенно подробно и тщательно.
По-зимнему быстро смеркалось, и Левашов зажег настольную лампу. В комнате было неуютно. У стены стоял чемодан, в углу — перевязанные шпагатом стопки книг, шинель висела на гвоздике.
С женой Левашов условился, что вызовет ее и маленького Андрюшку после того, как устроится на новом месте, примерно недели через две. Но уже сегодня он телеграфировал в Москву: «Выезжайте. Квартирой обеспечен. Жду». И послал он эту телеграмму не только потому, что получил комнату в первый день приезда. Да и «новое место службы» отнюдь не было для Левашова новым: случилось так, что после окончания Инженерной академии он был назначен в ту же часть, в которой служил во время войны.
Это назначение состоялось всего лишь неделю назад. Закончив дела в отделе кадров, Левашов, усталый и счастливый, прибежал домой.
— Ты понимаешь, что это значит? — в сотый раз за вечер спрашивал он жену. — Ведь удача, ведь просто счастливый жребий! Снова увидеть людей, с которыми больше трех лет вместе воевал! Новинск, Ржев, Стародуб, Висла, Одер, Берлин!.. И вот теперь снова Новинск!..
В тот же вечер он позвонил по телефону своему давнишнему приятелю и однополчанину, конструктору одного московского завода Павлу Никитичу Андронову.
— Ты меня слышишь, Павел? — кричал он, дуя в телефонную трубку. — Ты понимаешь — удача! Снова в хозяйство Тарасова! Нет, ты только представь себе, какую физиономию скорчит Гриша Торопов, когда увидит меня! А Митенька Лаврушинский? Умора!..
Потом он вдруг присмирел, ходил по комнате, негромко напевая: «Давно мы дома не были…»
Жена уже спала, когда он вынул из письменного стола большой конверт со старыми, выцветшими фотографиями военных лет.
Вот на фоне каких-то развалин снят он вместе с командиром взвода автоматчиков Георгием Галстяном в день награждения. Не так давно получил Левашов от него письмо, в котором тот звал в гости, в свой колхоз. Да, неплохо было бы побывать в гостях у Георгия Галстяна.
А вот другая фотография: Левашов вместе со старшим сержантом Лукиным стоит возле танка. На танке, которым командовал Лукин, выведено крупными буквами: «Вперед, на Берлин!» В прошлом году, когда имя фрезеровщика Петра Лукина прославилось на всю страну (за год он выполнил пятилетку), Левашов поздравил старого знакомого. Лукин сразу же ответил приглашением приехать в Свердловск. Да, неплохо было бы съездить на Урал…
Долго еще сидел Левашов над старыми фотографиями, не столько вспоминая прошлое, сколько думая о своем новом назначении, о том волнующем свидании, которое скоро состоится.
Было темное морозное утро, когда Левашов вышел на вокзальную площадь в Новинске. Возле стоянки такси уже образовалась небольшая очередь.
— В гостиницу, товарищ капитан? Есть одно место в рейсовой…
Левашов не отвечал. Поставив свой чемодан на землю, он смотрел на вокзал, на высокую башню с часовым циферблатом и большими заиндевевшими стрелками, на здание с неоновой надписью: «Клуб железнодорожников», смотрел и ничего не узнавал: в ту пору, когда капитан Левашов бывал в Новинске, вокзальная площадь представляла собой огромную бесформенную груду камней и битого кирпича. Отсюда до линии фронта было не больше двадцати километров.
Уже обозначился дневной свет, и таяли в нем фосфорические стрелки часов, и неоновые надписи, и огоньки машин, а Левашов все стоял, и сердце его замирало, как бывает в предчувствии большой радости или большой тревоги.
В полк Левашов ехал автобусом. Всю дорогу он ногтем царапал плотно промерзшее стекло, дышал на него в надежде рассмотреть знакомую дорогу. Но что он мог увидеть? Автобус шел быстро, мелькали какие- то постройки, по-видимому дачи, какие-то беседки, заснеженные площадки — не то для тенниса, не то для волейбола.
Автобус остановился недалеко от казарм. Левашов со своим чемоданом отправился в штаб. Никаких надписей мелом «Хозяйство Тарасова» он не обнаружил. Дежурный офицер, проверив документы Левашова, попросил его подождать.
От нечего делать Левашов стал глядеть в окно. Может быть, в самом деле покажется приземистая, коренастая фигура полковника Тарасова, или Гриша Торопов, заметив товарища, скорчит уморительную
