Мищенко говорил с заметным украинским акцентом и так певуче и мягко, что можно было подумать: немцы окружили город не колючей проволокой и смертоносными минами, а розами и цветущей жимолостью. Но вдруг голос его переломился, певучая интонация исчезла:
— В ночь перед атакой саперы из штурмовой группы начали делать проход. Они обезвреживали мины, снимали фугасы, резали колючую проволоку. Они работали бесшумно…
А Левашову казалось, что он слышит лязг ножниц, рвущих железную паутину, и предательский шорох снега. И даже слабый стон товарища услышал Левашов, когда Мищенко сказал:
— Фашисты осветили наших саперов ракетами и открыли по ним пулеметный огонь. Командир штурмовой группы лейтенант Лаврушинский был ранен, но продолжал командовать, и проходы для атаки были сделаны вовремя.
— Разрешите продолжить, товарищ капитан? — спросил Ковалев.
— …По этой дороге в апреле сорок пятого года наши танки шли на Берлин. После ночного марша головной танк старшего сержанта Лукина подошел к реке, но фашисты успели взорвать мост, и танки остановились. Надо было выстроить новый мост. За это дело взялись саперы. Вражеская артиллерия открыла по ним огонь, самолеты пикировали на них. Но саперы выстроили новый мост, и наши танки перешли через реку. Туда!.. — сказал Ковалев, рукой показывая направление.
Левашов понял: солдаты решили познакомиться с ним еще до первого занятия. Быть может, Кронин помог молодым солдатам? Быть может, они прочли историю Новинского Краснознаменного полка? Или, может быть, вчера вечером, когда Левашов готовился к занятию, солдаты рассматривали старые альбомы с выцветшими фотографиями военных лет и вырезками из фронтовой газеты?
Так это было или не так, но солдаты многое узнали о беспокойной дороге войны, по которой прошел Левашов. А это большое счастье, когда говорят, что ты шел смело по этой дороге.
Занятие было закончено, солдаты строем возвращались в казарму, рядом с ними шел капитан Левашов.
И теперь он не сетовал на то, что не встретился со старыми друзьями. Более чем когда-либо он чувствовал себя вместе с ними. У каждого из них своя дорога. Служит на Дальнем Востоке Григорий Торопов, учится в Артиллерийской академии Дмитрий Лаврушинский, выращивает богатый урожай Георгий Галстян, испытывает новую конструкцию Павел Андронов, заканчивает новую пятилетку Петр Лукин — но разные эти дороги сливаются в одну, по которой вместе с Левашовым идут и старые и новые его друзья.
«Давно мы дома не были…» — высоко начал Мищенко знакомую песню, и Левашов подумал, что свидание, о котором он мечтал в Москве, состоялось, что он действительно у себя дома…
НЕИЗВЕСТНАЯ ДЕВУШКА
Днем Кудрявцева вызвал заведующий экскурсионным бюро:
— Вот что, Коля: в Сталинград приехал один замечательный человек. Вы, наверное, о нем слыхали — Герой Советского Союза Нерчин.
— Слыхал, конечно… Где он остановился?
— Не знаю. Он был у нас и записался на экскурсию. Тема ваша: исторические места боев. Поедете, как всегда, с нашим катером по Волге, от местной пристани до гидростроевского поселка. Хорошенько подготовьтесь, и в добрый час!
Кудрявцев был озабочен. Дома он заперся у себя в комнате, сел за стол, вынул из ящика чистый лист бумаги и четким почерком написал: «План проведения экскурсии».
Прошло два часа. Пепельница завалена окурками, на столе, на подоконнике, на кровати разбросаны книги, рукописи, вырезки из журналов и газет, но на листе, озаглавленном «План проведения экскурсии», не прибавилось ни строчки.
И в сотый раз за сегодняшний вечер Кудрявцев спрашивал себя: как рассказать о Сталинградской битве ее герою?
В Сталинград Кудрявцев приехал три месяца назад из Москвы, где учился на историческом факультете. Здесь он должен был закончить свою дипломную работу, посвященную Сталинградской битве.
Он тщательно изучал материалы в Музее обороны, познакомился со многими участниками боев, кропотливо восстанавливал эпизоды прошлого, связывая их в одну неразрывную цепочку.
Вскоре после приезда Кудрявцева пригласили работать в городское экскурсионное бюро.
— Дело у нас живое, да и материально вам будет легче… — говорил заведующий, бывший танкист.
Кудрявцев решил: «Попробую», потом втянулся и полюбил новое для него дело.
И скольким же людям показал он за это время Сталинград! Ленинградские металлисты и румынские крестьяне, колхозники с Алтая и ткачи из Албании, лесорубы из Архангельска, электрики из Москвы… Но никогда еще за время своей работы в Сталинграде Кудрявцев не испытывал такого затруднения, как сегодня.
Он знал о событиях, связанных с именем Нерчина. Осенью сорок второго сержант Нерчин командовал отделением в роте лейтенанта Трофимова. Долгое время эта рота сдерживала натиск крупного фашистского соединения, пытавшегося прорваться к Волге. Бои на Продольной улице, которую обороняла рота, отличались особенной ожесточенностью. К Волге фашисты не прошли. Из всей роты героев остался жив только Нерчин. Тяжело раненный, он был эвакуирован в тыл на левый берег и после пяти месяцев госпиталя вернулся в строй.
О боях на Продольной улице Кудрявцев ежедневно рассказывал экскурсантам. Но как рассказать о Сталинградской битве ее герою?..
Он закрыл большую кожаную тетрадь для записей и уже хотел спрятать ее в стол, как в дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Кудрявцев и, подойдя к двери, открыл ее.
На пороге комнаты стоял военный в форме майора, с Золотой Звездой на груди.
— Прошу извинить за беспокойство. Товарищ Кудрявцев?
— Да, это я…
— Разрешите представиться — Нерчин.
Кудрявцев был так удивлен, что почти минута прошла в полном молчании.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал наконец Кудрявцев и подал стул.
Майор молча сел, видимо тоже не зная, как начать разговор.
На вид Нерчину было года тридцать два — тридцать три. Был он невысокого роста, широкоплечий, с лицом немного полноватым, но очень свежим. Яркий румянец на щеках, спокойный, ровный взгляд… Все это создавало убедительное впечатление здоровья и силы.
— Я записался на вашу экскурсию, — начал майор. — В бюро мне рассказали о том, что вы историк, интересуетесь Сталинградом и собираете материал.
— Мне будет очень интересно записать ваши воспоминания, — сказал Кудрявцев. — Это сильно поможет моей работе.
— Я, разумеется, с удовольствием, — серьезно ответил майор, — но сегодня я сам пришел к вам за помощью.
— Если я могу быть вам полезен…
— Я думаю, можете, — сказал майор. — Вы, наверное, знаете о боях на Продольной улице и о роте лейтенанта Трофимова?
— Да, я изучал материалы.
— Ну так вот. Я в этой роте командовал отделением в звании сержанта и десятого октября сорок второго года был ранен и увезен в тыл. Ранение было тяжелое, и я плохо помню все, что затем было. Помню только, что лежал я там на Продольной и меня подобрала и привела в чувство дружинница,
