В кварталах дальних и печальных

Колыбельная зимнего сада

Вот и зима, мой ангел, наступила —
порог наш черный снегом завалило.
И в рощу обнаженную ресниц
летят снежинки, покружив над нами,
и наших слез касаются крылами,
подобными крылам небесных птиц.
И сад наш пуст. И он стоит уныло.
Все то, что летом было сердцу мило, —
как будто бы резиночкой творец
неверный стих убрал с листа бумаги —
Бог стер с земли. И простыни, как флаги,
вдали белеют — кончен бой, конец.

1994

1995

«— Пойдемте, друг, вдоль улицы пустой…»

Ни денег, ни вина…

Г. Адамович

— Пойдемте, друг, вдоль улицы пустой,
где фонари висят, как мандарины,
и снег лежит, январский снег простой,
и навсегда закрыты магазины.
Рекламный блеск, витрины, трубы, рвы.
— Так грустно, друг, так жутко, так буквально.
— А вы? Чего от жизни ждёте вы?
— Печаль, мой друг, прекрасное — печально.

Всё так, и мы идём вдоль чёрных стен.
— Скажите мне, что будет завтра с нами?
И безобразный вечный манекен
глядит нам вслед красивыми глазами.
— Что знает он? Что этот мир жесток?
— Что страшен? Что мертвы в витринах розы?
— Что счастье есть, но вам его, мой Бог, —
холодные — увы — затмили слёзы.

1995, январь

«Черный ангел на белом снегу…»

Черный ангел на белом снегу —
мрачным магом уменьшенный в сто.
Смерть — печальна, а жить — не могу.
В бледном парке не ходит никто.
В бледном парке всегда тишина,
да сосна — как чужая — стоит.
Прислонись к ней, отведай вина,
что в кармане — у сердца — лежит.
Я припомнил бы — было бы что,
то — унизит, а это — убьет.
Слишком холодно в легком пальто.
Ангел черными крыльями бьет.
— Полети ж в свое небо, родной,
и поведай, коль жив еще Бог —
как всегда, мол, зима и покой,
лишь какой-то дурак одинок.

1995, январь

«Как некий — скажем — гойевский урод…»

Я никогда не напишу