В кварталах дальних и печальных

и разговор о пустоте…
Не в Нью-Йорке, не в Италии,
но в Иркутске, в Воркуте.

Гданьске, Шманьске, Белореченске
говорят о смерти Бро.
Но едва ли я гусиное
подточу себе перо —

я люблю свое молчание
и ухмылочку свою.
Если плохо мне ночами, я
песен, право, не пою.

…Узнаю про все на улице
и, смахнув с ушанки снег:
«Ах, Иосиф Александрович,
дорогой мой человек…»

1996

Фотография

…На скамейке, где сиживал тот —
если сиживал — гений курчавый,
ты сидишь, соискатель работ,
еще нищий, уже величавый.
Фотография? Легкий ожог.
На ладошку упавшая спичка.
Улыбаться не стоит, дружок,
потому что не вылетит птичка.
Но вспорхнет голубой ангелок
на плечо твое, щурясь от света —
кодак этого видеть не мог,
потому что бессмысленно это.
Пусть над тысячей бед и обид
стих то твердо звучит, то плаксиво.
Только помни того, кто стоит
по ту сторону объектива.

1996

«…Хотелось музыки, а не литературы…»

…Хотелось музыки, а не литературы,
хотелось живописи, а не стиховой
стопы ямбической, пеона и цензуры.
Да мало ли чего хотелось нам с тобой.
Хотелось неба нам, еще хотелось моря.
А я хотел еще, когда ребенком был,
большого, светлого, чтоб как у взрослых, горя.
Вот тут не мучайся — его ты получил.

1996

7 ноября

До боли снежное и хрупкое
сегодня утро, сердце чуткое
насторожилось, ловит звуки.
Бело пространство заоконное —
мальчишкой я врывался в оное
в надетом наспех полушубке.
В побитом молью синем шарфике
я надувал цветные шарики,
гремели лозунги и речи…
Где ж песни ваши, флаги красные,
вы сами — пьяные, прекрасные,
меня берущие на плечи?

1996

«…Глядишь на милые улыбки…»

…Глядишь на милые улыбки
и слышишь шепот за спиной —