Помимо отметок, указывающих на расположение и границы участка поисковых работ девяносто второго года, я обнаружил на карте проложенные маршруты до шоссейной дороги и ближайших деревень, а также координаты старого полевого лагеря, домика лесника и трёх природных источников. Ещё несколько значков отмечали места братских захоронений бойцов Красной Армии.
После ознакомления с картами, я сложил их в тубус и затем сходил пообедать в ближайшее кафе.
Оставляя в номере тубус с картами, я не боялся за их сохранность, так как ещё утром договорился с администратором, что в ближайшие дни она никого не будет ко мне подселять.
Пообедав, я позвонил Кандаурову. К счастью, связь не подвела, и вскоре из трубки послышался его бодрый голос.
– Сможете сегодня вернуться в город? – спросил я.
– Без проблем! – неожиданно быстро согласился поисковик. – Где встречаемся?
Я предложил ему заехать в гостиницу, и возражений не последовало.
– Буду около девяти вечера! – предупредил Кандауров, и связь оборвалась.
Поисковик приехал без четверти девять. Когда я узнал, что он ещё не ужинал, мы спустились в гостиничную харчевню (да простят мне работники ресторана это определение!) и выбрали подходящий столик.
Пока мы трапезничали в полупустом зале, я не касался основной темы, и рассказал Кандаурову о своем недавнем знакомстве с фронтовиком. Михаил, выслушав печальную историю, тут же забыл о тарелке с пельменями, что источала аромат у него под носом.
– Советская власть даже не догадывалась, как испоганила свой авторитет никудышней поисковой работой, – глухо произнёс он, отстранившись от тарелки. – Наверно не ошибусь, если скажу, что ещё не захоронены останки сотен тысяч наших бойцов. А государству хоть бы хны!
– Властям, как обычно, недосуг, – невесело отозвался я.
Кандауров покачал головой:
– Если теперешнее руководство будет, как и прежнее, заботиться о людях лишь на словах, у него незавидные перспективы. Думаете, почему американцы не прекращают поиски своих во Вьетнаме и Корее? Да, прежде всего, потому, что каждый гроб с солдатскими косточками это новый кирпичик в основание американского патриотизма! В отличие от нас, Америка чтит своих героев.
Оставшаяся часть ужина прошла в обоюдном молчании.
Потом мы поднялись в номер, и я раскатал перед Кандауровым одну из карт.
– Насколько вероятно, что после вашего отряда в этих окопах и блиндажах будут что-то искать? – спросил я, указывая на карандашные отметки.
Мой гость пожал плечами:
– Вообще-то, черные следопыты лазят везде, в том числе и там, где мы уже закончили работу.
– Черные – это кто?
– Это те, кого не интересуют останки солдат и кто, прежде всего, охотится за оружием, наградами или взрывчаткой, – охотно пояснил Кандауров.
– Значит, никакой гарантии, – разочарованно промычал я, разглядывая карту.
Неожиданно мой взгляд остановился на одной из меток, обозначающих братские могилы:
– Вы говорили, останки бойцов предаются земле на мемориале в райцентре…
Кандауров без труда догадался, что меня смутило.
– В тех братских могилах, которые остались вне населённых пунктов, как правило, похоронены танковые экипажи, – пояснил он. – Уже года два ведутся разговоры о перезахоронении их в едином месте, но из-за отсутствия средств этого не сделают ещё очень долго.
Между тем, я не сводил глаз с карты:
– К этим могилам можно подъехать на легковушке?
Кандауров внимательно посмотрел на свои давние пометки.
– К этим четырём, наверняка, можно. Насчёт остальных – не уверен, – давая пояснения, он, то и дело, перемещал палец по карте.
Прежде чем задать очередной вопрос, я ненадолго задумался.
– Как сейчас выглядят эти могилы?
Вместо ответа, гость попросил разрешения закурить.
– Честно говоря, мне за них стыдно, – смущённо признался Кандауров, безбожно дымя своей сигаретой. – Рядом с этими захоронениями редко кто бывает, и они понемногу теряют вид: холмики зарастают травой, пирамидки ржавеют. Словом, гордиться уж точно нечем, а ведь по области таких захоронений больше четырёхсот.
Разумеется, в данный момент меня интересовали только те братские могилы, которые располагались в лесу, в пределах трёх, максимум, пяти километров от дороги к Чудо-озеру. Мысль о том, что Гнедин мог воспользоваться их неприкосновенным статусом, показалась мне вполне здравой.
– Что нужно для перезахоронения танкистов в одной могиле? – задумчиво поинтересовался я, и в кандауровском взгляде мигом появилась настороженность.
– В райцентре?
– В райцентре.
– Какой вам интерес это делать? – задал Кандауров неизбежный вопрос.
Пришлось выдержать его взгляд.
– Вполне вероятно, что в одной из этих могил спрятали труп человека, которого безуспешно ищут, – пояснил я, не опуская глаз. – Нам вряд ли разрешат вскрывать захоронения, чтобы проверить эту версию.
– Это как-то связано с Гнединым? – догадался Кандауров, и я утвердительно кивнул.
Поисковик на время умолк, наморщив лоб и не забывая при этом дымить.
– Положим, с районными властями и церковью всё уладим, – задумчиво проговорил он, теребя большим пальцем фильтр сигареты. – Водителя с машиной можно нанять. Оркестр, гробы, венки, памятник… Памятник, пожалуй, будет самой большой тратой в этой затее! – закончил Кандауров свои прикидки.
– Могли бы составить смету, с учётом того, что всё придётся сделать в течение ближайшей недели?
Кандауров пожал плечами:
– Если это так срочно…
Потом он сидел над листом бумаги, составляя перечень необходимых трат. Когда у поисковика возникли вопросы, он воспользовался телефоном и кому-то позвонил.
В конце концов, с подсчётами было покончено, и Кандауров назвал итоговую сумму – двадцать четыре тысячи рублей.
– Кое-кого придётся подгонять, и это тоже учтено, – многозначительно пояснил он.
Я одобрил смету.
– Помимо этих денег ваш отряд получит ещё тридцать тысяч рублей или необходимое снаряжение на ту же сумму, при условии, что работа будет выполнена в срок и без лишней огласки.
По лицу Кандаурова было видно, что, кроме материального вопроса, его волнует и другое.
– С милицией проблем не будет? – поинтересовался он, пряча смету в карман потрёпанной джинсовой курточки.
– Я предупрежу, кого надо, – этот ответ успокоил поисковика.
Потом мы договорились о первоочередных действиях, и Кандауров получил аванс.
Когда он уехал, было без четверти одиннадцать, и я решил, что ещё не поздно позвонить Бережной.
Ирина Анатольевна отозвалась почти сразу.
– Слушаю, – раздался в трубке её милый голосок.
Я представился и попросил прощения за беспокойство.
– Хотел поблагодарить вас за последний звонок. Он здорово мне помог!
В ответ послышались смущенные оправдания Ирины насчёт того, что она помогла бы гораздо больше,
