— И поэтому просишь меня?
— Если вас это не затруднит…
— А что ты будешь делать, если офицер вернется и потребует свой меч обратно?
— Я скажу, что меч реквизировали американцы. С другой стороны, посудите сами — чего стоит офицер, который перепугался янки и отдал семейную реликвию на сохранение гейше? Такой человек не достоин своего фамильного оружия — разве не так?
В словах девушки был здравый смысл! Так что я согласился принять меч из ее рук и избавил красавицу от обременительного раритета. Чуть позже я показал меч специалисту, он счел клинок образчиком тонкой работы, но не назвал точной цены — верный знак, что вещь по-настоящему дорогая! Я только изредка любовался на редкостный клинок, не больше — согласитесь, довольно глупо носить самурайский меч в мои немолодые годы, — и в конечном итоге продал его торговцу древностями. Поверьте, он дал мне очень хорошую цену…
Одним из самых крупных игроков, то есть из тех, кто тратил деньги без счета и играл без удержу, был некий Цукада Сабуро. История этого типа достойна того, чтоб поведать ее вам.
Если мне не изменяет память, он впервые появился в нашем игорном зале недели через две после объявления капитуляции. Зашел вразвалочку, а на плече у него болталась холщовая сумка, доверху набитая деньгами.
Камэдзо указал мне на новичка и с сомнением спросил:
— Как думаешь, он не из этих? — И поднял вверх согнутый крючком указательный палец, намекая на воров.
Но если все, что рассказывал нам господин Сабуро, правда, то слово “вор” — слишком слабое определение для этого субъекта. Надо признать, он принадлежал к числу людей, перед которыми хочется снять шляпу и отвесить низкий поклон, даже несмотря на то, что существование подобных пройдох делает мало чести человеческому роду. Именно такие ребята не позволяют чужим вещичкам валяться без дела и быстро прибирают их к рукам…
Сабуро был седьмым сыном зеленщика, так что его выставили из дому еще мальчишкой. Он пробовал приложить силенки к разным занятиям, но в итоге остановился на работе рикши. Это было как раз перед войной, а поскольку рикша — та же кляча, их приравняли к гужевому транспорту и не стали брать на воинскую службу. Правда, под конец войны его тоже мобилизовали для армейских тыловых работ и отправили в Цутиуру на базу снабжения авиации и военно-морских сил.
Мы много слышали про эту базу и, как только Сабуро упомянул о ней, тут же собрались вокруг рассказчика и буквально рты разинули от любопытства.
— Вам случалось бывать внутри базы? — спросил Сабуро.
— Я частенько проезжал мимо на поезде, но внутрь попадать не случалось, — признался я.
— Трудно себе представить, что представляет собой эта база, пока не побываешь внутри, как-никак самый крупный пункт снабжения авиации и флота в стране! Там имелось все, абсолютно все — чего только пожелаешь! И ровно за две недели до конца войны все это исчезло, просто бесследно растворилось в пространстве…
Со слов Сабуро, все началось после речи императора, в которой он официально признал военное поражение японской армии.
— Эта речь императора [28] в одночасье превратила нас всех в воров, — признавался он. — Правда, нашлось несколько чистоплюев, которые воротили нос от этого дела, но в большинстве своем люди были рады взять что плохо лежит, пока американцы не наложили руку на все добро. Одно время дисциплина на базе была строгая и никому ничего не отпускали без письменного приказа, но вскоре этим порядкам пришел конец. Кто первым взял, тот и хозяин! А что нам оставалось делать? Жалко бросать ценное имущество на милость оккупантам…
Началось с того, что служащие базы принялись выносить парашюты. Их упаковывали в огромные тюки, тащили с территории, передавая друг другу, а потом разбирали по домам. Парашюты делают из чистого шелка, такая ткань сейчас на вес золота, надо быть полным кретином, чтобы отказаться от доли в настолько выгодном деле…
Погодите — это было только начало, когда разворовывали складские запасы в основном офицеры и мобилизованные рабочие, но, едва по окрестностям пронесся слух, что на территорию базы можно попасть без специального пропуска, туда толпой ринулись и обычные гражданские лица, лелея мечту поживиться хоть чем-то.
— Они налетали как пчелиный рой, атаковали ближайший склад, хватали все, что можно унести, погружали в ручные тележки и исчезали вместе с грузом… Но это так — мелочевка, — презрительно морщился рассказчик. — По-настоящему дорогостоящие грузы и крупные партии можно было получить, если выдать себя за представителя официальной организации, например сельскохозяйственного кооператива или официального агентства по эвакуации воинских грузов. Конечно, на слово никому не верили, надо было запастись какой-нибудь казенной бумагой с печатью, но особо тщательно под конец уже никто не проверял! Ловкие люди нанимали армейские грузовики и выезжали со складов на машинах под завязку груженных бывшим имуществом военно-морских сил.
Когда начались бомбежки, в Цутиуре силами военных моряков вырыли огромное подземное хранилище и для большей сохранности переместили туда целые тонны пищевых продуктов со склада. Я знал, где находится это место, и объяснил людям в округе, как туда попасть. Под покровом ночи они “эвакуировали” пищевые припасы подчистую, так что в хранилище остались одни голые стены!
Знаете, во время войны ощущалась нехватка складских площадей, и многие товары, закупленные для снабжения армии, хранили на гражданских складах или вообще в частных домах. Интенданты размещали в них товары по группам — в один склад только одеяла, в другой — обмундирование, в третий — консервы, в четвертый — машинное масло и так далее. Но когда война закончилась, законные владельцы имущества исчезли и никто не видел большого греха в том, чтобы прибрать бесхозный товар к рукам и как-то поддержать себя в тяжелое время.
На пристани у нашей базы скопилась масса леса. Во время войны лес реквизировали где только возможно — в результате на пристани лежали целые штабеля из бревен. Военно-морское ведомство использовало древесину для постройки и ремонта лодок, но еще оставались существенные излишки, и армейские интенданты приспособились жечь из леса древесный уголь и распределять его среди офицеров военно-морских сил, а часть угля продавали на сторону…
Я знаю это совершенно точно, — продолжал рассказчик, — потому что еще во время войны меня распределили в помощники к человеку, ответственному за производство древесного угля. Поблизости от территории базы выстроили три специальные печи для обжига древесного угля, мы изготавливали уголь и паковали тюк за тюком. На обжиг шла даже отличная древесина бука и дуба, большинство горожан уже успели забыть про древесный уголь такого качества!
Но признаюсь честно — то, что я работал внутри базы, вовсе не значит, что я жил вровень с офицерским составом. Господа офицеры, вот кто действительно наслаждался жизнью, особенно те, кто отвечал за снабжение камбузов — так моряки называют самую обычную кухню. У них было все, о чем голодный человек может только мечтать, — мясо, рыба, всякие разные овощи, готовые пайки для офицерского состава…
Я всегда старался заполучить и себе хоть немножко от этого изобилия и частенько подкармливал девушек, которые работали на базе. Представляете, туда призвали даже совсем девчушек со средних курсов колледжа, и у большинства из них дома было шаром покати, все они недоедали и были ошеломлены здешним изобилием продуктов…
У офицеров имелся доступ к еще одной роскоши военного времени — угольным брикетам. Их изготавливали из каменного угля — угольную массу добывали в шахтах и доставляли для дальнейшей переработки в брикеты. Брикетов на складах было столько, что за всю жизнь не истратить, но к обычным гражданским лицам они никогда не попадали. Те, кому повезло раздобыть настоящего каменного угля, обычно жгли его целиком — без всяких брикетов.
Как-то меня вызвал к себе лейтенант из отдела снабжения, — продолжал рассказ Сабуро, — и поставил начальником над бригадой из двадцати человек. Нашей задачей было наладить производство угольных брикетов непосредственно на базе. Я удивился и предложил лейтенанту закупать брикеты по
