дешевке, напрямую у моего знакомого поставщика, но он все равно остался при мнении, что делать брикеты прямо на месте — отличная идея.
— Послушай, довольно нам бегать к поставщикам, — объяснил он. — Я люблю все делать сам, иногда даже делаю детишек чужим женам!
Он здорово подстегнул мое самолюбие, и я принялся налаживать производство брикетов. Это сложный процесс — сперва каменный уголь измельчают в порошок, потом делают из порошка пасту, добавляя воду и клейкую глину, а если масса оказывается недостаточно вязкой — то ее дополняют порошком из водорослей, например из красных морских водорослей. Остается только придать массе правильную форму и высушить — и, пожалуйста, угольный брикет готов!
Но человеческие силы не безграничны, за смену мы успевали произвести не слишком-то много. Поэтому я вспомнил про одного знакомого — мастеровитого парня из Тибы, он говорил, что они делают агрегаты для производства угольных брикетов. Я рассказал об этом лейтенанту и предложил закупить такую машину для нужд базы. С этим агрегатом мы сможем обеспечить брикетами весь командный состав, а может, и других желающих…
Лейтенант с энтузиазмом согласился, я отправился к своему знакомому и стал просить его сделать такой агрегат. Он очень удивился и ответил, что они больше не делают подобных машин, потому что на них нет спроса. Я же отвечал — мол, у меня приказ! Приказ есть приказ, так что как хотите, но быстренько соберите агрегат, военные заплатят любую цену.
Наконец мне удалось убедить их, они согласились, но назначили за машину до чертиков высокую цену — запросили целых семнадцать тысяч. Я согласился, потому что не скопидом, я вообще такой человек — мне чужих денег никогда не жалко. Два дня мастеровые благодарили меня честь по чести: укладывали с гейшами на мягкие подстилки, кормили, поили, да так, что я потом целую неделю маялся головной болью!
Прошло какое-то время, они закончили мастерить агрегат для производства угольных брикетов, и я опять пошел к лейтенанту, чтобы получить средства на оплату работ. Но вместо наличных денег лейтенант вручил мне только бумажку с печатью — ордер на реквизицию механизма!
Вот такие дела…
На горемычного владельца сборочного цеха было жалко смотреть, он как увидел ордер, так сразу залился горючими слезами. Понимаете, ордер на реквизицию для нужд армии — полезная штука. С таким ордером можно забрать у человека все что угодно, — хоть автомобиль, хоть корову, хоть лошадь или рыбацкую лодку, словом, все, что тебе приглянется, — а вместо платы оставить хозяину этот жалкий обрывок бумаги. Если же человек пытался оказать сопротивление, можно было смело вызывать военную полицию, и его, не мешкая, арестовывали!
Я тоже чувствовал себя ужасно неловко — после всех этих возлияний, обедов, танцовщиц и певичек. Я же прекрасно понимал, какие они понесли расходы, но помочь им мне было нечем. Наоборот, они помогли мне загрузить агрегат в грузовик и увезти. Агрегат работал на славу, за раз выдавал по тридцать брикетов! Знаете, такая производительность впечатлила даже нашего лейтенанта. Он пообещал исходатайствовать мне награду — медаль, как за участие в настоящем сражении, а офицерские жены были от новых брикетов в полном восторге!
— Неужели на базе действительно было столько всякого добра? — недоверчиво переспросила Окё и склонила голову к плечику, подозрительно разглядывая рассказчика.
— Именно так, поверьте, господа офицеры и всякие интенданты нажили целые состояния на том, что разворовывали все подряд…
— Эх, знал бы я раньше, точно пристроился бы работать на базу, — вздохнул кто-то из слушателей.
— Об этом я и говорю! Надо быть полным дураком, чтобы сидеть сложа руки и глазеть, как другие наживаются. Но, скажу я вам, мы всего лишь мелкие сошки — где уж нам прокрутить по-настоящему серьезную аферу! Люди из высших классов, вот кто может воровать действительно по-крупному! У нас на базе тоже пригрелось несколько серьезных деляг… — Сабуро сделал паузу, отхлебнул чая, обвел слушателей взглядом и продолжал:
— Конечно, главным ловкачом был сам лейтенант. Он был просто артист в таких вопросах! Накануне капитуляции, посреди ночи он лихо избавился от своей военно-морской амуниции — выбросил меч, фуражку, эполеты, форму — словом, все, что могло выдать в нем морского офицера. Потом собрал младший состав базы и обратился к нам с речью:
“Я знаю, что наш войсковой склад, как и любой другой склад, находящийся в ведении военно-морских сил и авиации, надлежит взорвать раньше, чем сюда доберутся американцы. Поэтому мне потребуется ваша помощь. Я знаю, что все вы устали и мечтаете скорее оказаться дома, поэтому я не прошу вас остаться… Я просто предлагаю заработать всем, кто поможет нам эвакуировать грузы! Буду платить жалованье размером пятьсот иен в день…”
У нас буквально глаза на лоб полезли от такого щедрого предложения. Ведь наше официальное жалованье на базе составляло всего-то тридцать иен, причем за целый месяц! На базе было человек пятьдесят, занимавших должности примерно моего уровня, и все мы чуть ли не прыгали от восторга. Наша работа заключалась в том, чтобы таскать тяжелые грузы и загружать их в железнодорожные вагоны. На базу было подведено огромное количество боковых и запасных подъездных путей, каждое утро нам подавали под загрузку десятки порожних товарных вагонов.
Большей частью мы грузили стальные листы, болванки из латуни и меди, пластины дюралюминия и прочие ценные авиационные сплавы, которые используют для производства осей самолетов и прочих технических нужд. Только потом я узнал, что каждая такая болванка стоит больше тысячи на черном рынке! Но сколько бы эти железяки ни стоили, они были чертовски тяжелыми, и поясница начинала ныть раньше, чем мы успевали наполнить хотя бы один вагон.
Тут есть забавный нюанс… Я как последний дурак считал, что все это добро офицер хочет сдать оккупационным властям и выслужить у них какие-то поблажки. А этот сукин сын, оказывается, уже решил, что для американцев куш будет слишком жирным, и собирался припрятать складские сокровища до того, как представители оккупационных властей заявятся на склад, чтобы потом по-тихому продать на черном рынке в розницу. А мы кинулись помогать ублюдку и день за днем вкалывали как жалкие рабы, пролагая ему путь к богатству…
— Ты что, подрядился работать, не зная, что вы делаете? — удивился кто-то.
— Угу… Мы как бараны продолжали выполнять все приказы господина лейтенанта и грузили вагоны, пока склад не опустел…
Все в комнате буквально покатились со смеху.
— Ты хочешь уверить нас, якобы совсем ничего не знал? — переспросил я с некоторой долей подозрительности.
Но Сабуро стойко придерживался своей версии. Он только плечами пожал:
— Если бы я знал, то рассказал бы вам! Можно было скупить весь остров Хоккайдо и Кюсю в придачу на те деньги, что стоили грузы с базы. Так вот, будь у меня хоть малейшая догадка на этот счет, я бы примчался к вам и попросил помочь вывозить это добро грузовиками…
День окончательного расчета пришелся на конец августа, лейтенант не обманул нас и явился с большущей плетеной корзиной. В таких корзинах торговки носят апельсины, но наш лейтенант сложил в нее наличные деньги, он выдавал нам жалованье целыми банковскими пачками. Мы ждали своей очереди и дрожали от нетерпения, а если посудить здраво — мы были сборищем полных придурков! На самом деле эти деньги были жалованьем, которое причиталось к выплате военным морякам, но армию распустили после капитуляции, никаких военных уже не осталось, стало быть, платить жалованье было некому, и оно лежало невостребованным!
— Ого! Вот это да, — рассказ впечатлил даже скептика Камэдзо, он взмахнул от восторга руками. — У вашего лейтенанта в голове были мозги, а не кисель…
— Да любому из нас хоть бы четвертушку его мозгов! Не зря же он учился в Императорском университете, туда берут только толковых ребят, чтобы потом ворочали большими делами… Но удача всегда может повернуться лицом к человеку, только мы не знаем заранее, когда это произойдет. Стало быть, сижу я себе спокойно, греюсь у огня, доедаю завтрак, и тут стучится ко мне сам начальник учетного отдела
