Филипп говорил с трудом из-за распухшей губы, но голос его был ясным. Он сделал шаг вперед.
— Я дезертир, — твердо произнес он. — И я пользуюсь фальшивыми документами.
Секретарь внимательно разглядывал его.
— Садитесь, — вежливо предложил он. Такси ехало к Восточному вокзалу.
— Вы опаздываете, — сказала Ирен.
— Нет, — ответил Матье. — Впритык успеем. В качестве объяснения он добавил:
— Меня задержала одна девушка.
— Какая девушка?
— Она приехала из Лаона повидать меня.
— Она вас любит?
— Да нет.
— А вы ее любите?
— Нет: просто я ей уступаю свою квартиру.
— Она хорошая девушка?
— Нет, — сказал Матье. — Она не хорошая девушка. Но и не слишком плохая.
Они замолчали. Такси ехало мимо Центрального рынка.
— Здесь, здесь! — вдруг воскликнула Ирен. — Это было здесь.
— Да.
— Это было вчера. Надо же! Как давно…
Она откинулась в глубь такси, чтобы смотреть через слюду.
— Конечно, — сказала она, снова усаживаясь прямо. Матье не ответил: он думал о Нанси — он там ни разу не был.
— Вы не слишком разговорчивы, — заметила Ирен. — Но мне с вами не скучно.
— Я слишком много разговаривал раньше, — усмехнулся Матье.
Он повернулся к ней:
— Что вы будете сегодня делать?
— Ничего, — ответила Ирен. — Я никогда ничего не делаю: мой старик всем меня обеспечивает.
Такси остановилось. Они вышли, и Матье расплатился.
— Не люблю вокзалы, — призналась Ирен. — Они какие-то зловещие.
Вдруг она просунула ладонь ему под руку. Молчаливая и такая свойская, Ирен шла рядом с ним: ему казалось, что он знает ее уже лет десять.
— Мне нужно взять билет.
Они прошли сквозь толпу. Это была гражданская толпа, медлительная и молчаливая, в ней было несколько солдат.
— Вы знаете Нанси?
— Нет, — ответил Матье.
— А я знаю. Скажите, куда вы едете.
— В авиационную казарму Эссе-лес-Нанси.
— Я знаю, где это, — сказала она. — Знаю. Мужчины с рюкзаками стояли в очереди у кассы.
— Хотите, я куплю вам газету, пока вы будете стоять в очереди?
— Нет. Останьтесь рядом со мной.
Она с довольным видом улыбнулась ему. Шаг за шагом они продвигались.
— До Эссе-лес-Нанси, пожалуйста.
Он протянул свое военное удостоверение, и кассир выдал ему билет. Он повернулся к Ирен:
— Проводите меня до двери. Но, если можно, не выходите на перрон.
Они сделали несколько шагов и остановились.
— Тогда прощайте, — сказала она.
— Прощайте, — сказал Матье.
— Все длилось только одну ночь.
— Да, одну ночь. Но вы будете моим единственным воспоминанием о Париже.
Он поцеловал ее. Она у него спросила:
— Вы будете мне писать?
— Не знаю, — ответил Матье.
Он молча посмотрел на нее и зашагал прочь.
— Эй! — крикнула она ему.
Он обернулся. Она улыбалась, но губы ее слегка дрожали.
— Я даже не знаю, как вас зовут.
— Матье Дедарю.
— Войдите.
Он сидел в пижаме на своей кровати, как всегда хорошо причесанный, как всегда красивый, она подумала, не надевает ли он на ночь сетку для волос. В комнате пахло одеколоном. Он с растерянным видом поглядел на нее, взял с ночного столика очки и надел их.
— Ивиш, это вы?
— Да, это я! — простодушно ответила она.
Она села на край кровати и улыбнулась ему. Поезд на Нанси отправлялся с Восточного вокзала; в Берлине, возможно, только что взлетели бомбардировщики. «Я хочу развлекаться! Я хочу развлекаться!» Она осмотрелась: гостиничный номер, безобразный и богатый. Бомба пробьет крышу и пол седьмого этажа: именно здесь я и умру.
— Я не думал, что снова вас увижу, — с достоинством произнес он.
— Почему? Потому что вы вели себя как хам?
— Мы просто выпили, — оправдывался он.
— Я выпила, потому что узнала, что провалилась на экзамене. Но вы не пили: вы хотели увести меня в свою комнату; вы меня подстерегали.
Он совсем растерялся.
— Что ж, я здесь, в вашей комнате, — сказала она. — Что дальше?
Он сделался пунцовым.
— Ивиш!
Она рассмеялась ему в лицо:
— А вы не такой уж противный.
Наступило долгое молчание, затем неловкая рука слегка коснулась ее талии. Бомбардировщики уже пересекли границу. Она смеялась до слез: «Во всяком случае, не умру девственницей».
— Это место свободно?
— Ага! — буркнул толстый старик.
Матье положил рюкзак на сетку и сел. Купе было набито битком; Матье попытался разглядеть своих спутников, но было еще темно. Через минуту был резкий толчок, и поезд тронулся. Матье вздрогнул от радости: кончено. Завтра — Нанси, война, страх, быть может, смерть, свобода. «Посмотрим, — сказал он. — Посмотрю*». Он полез в карман, чтобы взять трубку, и его пальцы наткнулись на конверт: это было письмо Даниеля. Ему захотелось положить его обратно в карман, но нечто вроде деликатности помешало ему; все же нужно его прочесть. Он набил трубку, зажег ее, разорвал конверт и вынул из него семь листов, покрытых ровным убористым почерком, без помарок. «Он его писал с черновиком. Какое оно длинное», — с тоской подумал Матье. К счастью, поезд вышел из вокзала, и в купе посветлело. Он прочел:
«Дорогой Матье!
Хорошо себе представляю твое изумление, каковое лишний раз подчеркивает всю неуместность этой моей эпистолы. В сущности, я сам толком не знаю, почему обращаюсь именно к тебе*, видимо, склон покаяния, как и склон грехопадения, достаточно скользок и влекущ. Когда в июне я приоткрыл тебе некий живописный аспект своей натуры, я тем самым избрал тебя своим пожизненным поверенным. Мне стоит об этом пожалеть, ибо пропуская через тебя все события своей жизни, я передавал бы тебе активную ненависть, что для меня было бы тягостно, а для тебя — пагубно. Ты, по-видимому, считаешь, что я пишу тебе об этом с неким ироническим смешком. Не сочти это экстравагантным, но легкость моих литер
