Ей хотелось только одного: облегчения страданий. А его голос вонзал нож еще глубже.
На следующий день после его ухода она отправилась в магазин и купила бутылку виски. Достала стакан, налила, но ее замутило от первого же глотка. Бутылка, практически полная, так и осталась на кухонной стойке.
Заходила Шерри и попыталась вытащить ее в кино. Безрезультатно. Уэсли мужественно ходила на лекции, занималась в клубе с клиентками, однако все ее идеи по поводу собственного бизнеса отошли далеко на задний план. Она извинилась перед Мари, когда появилась замечательная возможность приобрести новых клиенток. Появилась и исчезла. Она делала только самое необходимое. У нее не было ни сил, ни желания начинать что-то новое.
Она воображала то, чего нет. Что Лана знает о разрыве с Дунканом и специально изводит ее. Они теперь встречались чаще, и Лана всегда была в компании двух-трех приятельниц. Девушки шептались и смеялись. А Уэсли нисколько не сомневалась, что смеются они над ней.
Однажды ночью, не в силах сдержать рыдания, она набрала номер телефона родителей. Отец ничем не мог ее успокоить. Трубку взяла мама и, обеспокоенная, спросила, не приехать ли ей в Бостон. А сестра позвала Уэсли в Чикаго. Девушка сказала «нет». И отказалась пойти к психоаналитику или, по крайней мере, выписать рецепт на антидепрессанты. Она справится сама.
Наступила первая пятница после разрыва. Девушка планировала пойти с Шерри в кино или куда- нибудь потанцевать. Но передумала.
В пятницу вечером неплохо порешать кроссворды, решила она.
Зазвонил телефон. Уэсли включила автоответчик. Звонила Шерри:
«Девочка моя, я волнуюсь. Тебе надо вылезти из своей раковины. Уэсли? Уэсли? Твоя семья тебя любит. Твои друзья тебя любят, и я тебя люблю, понимаешь? — Уэсли услышала, как Шерри вздохнула. — Послушай, солнышко. Этот парень сделал тебе одолжение. Огромное одолжение. Ты заслуживаешь гораздо большего! Не нужен тебе этот высокомерный ублюдок. О Господи! Останови меня, пока я не сказала какую-нибудь гадость, за которую придется просить прощения. Уэсли? Ты в порядке? Позвони, если захочешь поговорить».
Уэсли едва не рассмеялась от такого упорства Шерри. Она просто не могла вынести еще одну душеспасительную беседу. С нее хватит!
Боль от потери Дункана была столь невыносимой, что Уэсли потеряла способность чувствовать. Она проплакала три ночи подряд, а потом — ничего.
Она ощущала лишь пустоту в душе и какую-то непривычную отстраненность от всего происходящего. Уэсли будто смотрела на себя со стороны. Словно наблюдала, как она справляется с ситуацией. Ждала своего следующего шага. Ждала, не сорвется ли и не начнет ли кричать. Или сходить с ума. Пока ничего такого не происходило. Но она ждала.
Уэсли изучала специальную литературу из серии «Помоги себе сам». После расставания с Дунканом она оставила сто пятьдесят долларов в книжном магазине «Барнс энд нобл». Девушка читала Библию. Слушала печальную музыку. Зажигала свечи. Искала утешение, где только возможно, в пределах своего мрачного и тесного, но безопасного мирка.
Она выбросила его фотографии, зубную щетку и «Палм пайлот», который он вечно забывал среди диванных подушек. А потом вытащила все это из мусорного ведра и положила в пакет, добавив пару рубашек, оставшихся у нее в шкафу. Уэсли поставила пакет у входной двери.
Она не рассчитывала на его возвращение. В свое время Уэсли думала — нет, знала, что Майкл прибежит обратно. Не прибежал. Так почему Дункан должен? Они были вместе всего несколько месяцев. Но тогда отчего она чувствует такую же боль, как от потери близкого человека, с которым бок о бок прожила пять лет?
Дни шли за днями, недели за неделями. Уэсли училась, сдавала экзамены, совершала долгие пробежки в снег и холод. Пыталась улыбаться, слушая рассказы клиенток о том, сколько килограммов им удалось сбросить; старалась сосредоточиться на том, как им лучше помочь. Она ничего не знала о Дункане. Примерно через месяц Уэсли перестала надеяться. Она начала привыкать к пустоте своей квартиры и бросила убеждать себя в том, что он может прийти за вещами.
Уэсли ходила в церковь и проводила время с Шерри и ее друзьями. С ними было не так уж и плохо. Она читала, работала, училась и бегала. Искала утешения везде, где могла.
Глава 22
Март в Новой Англии отличается особым коварством. Зима вроде только-только закончилась, но ему отлично удается притвориться настоящей весной. В воскресенье вовсю светило солнце, термометр показывал больше десяти градусов, а кое-где на растопыривших голые ветки деревьях даже набухли почки. Однако снежная буря из Канады уже обрушилась на штат Мэн и не думала прекращать свое наступление. Подождите-ка денек-другой. И тогда получите сполна.
Уэсли старалась вести себя как ни в чем не бывало. Она улыбалась и жала руку друзьям Шерри, прощаясь с ними на парковке у церкви. Они все называли ее сестрой. Но, несмотря на их любовь, в глубине души она по-прежнему чувствовала саднящую боль. Они так радовались самим себе — спасенным и очищенным от скверны. И ни один из них не понимал, какую ношу ей приходится нести.
— Я собираюсь сегодня в «Шаттук», хочешь пойти?
— А что такое «Шаттук»? — поинтересовалась Уэсли, пока подруга выруливала из переполненной парковки на Блю-Хилл-авеню.
— Это больница. Моя мама работала там перед смертью.
— А тебе туда зачем?
Шерри посмотрела на Уэсли и покачала головой:
— Проведать больных. Одиноких. Которых никто не навещает.
— О! — Уэсли стало стыдно за свой вопрос. И заодно за следующий, чуть не слетевший с ее губ: «И почему вам, ребята, нужно быть такими правильными?»
— Ну что, идешь?
— Мм, не знаю. Мне столько надо сегодня прочитать.
— Уэсли, — начала Шерри самым что ни на есть материнским тоном, — если ты хотя бы в течение нескольких минут подумаешь о ком-нибудь, кроме себя, то сильно удивишься, обнаружив, как ничтожны твои проблемы.
Уэсли ничего не ответила. Она не знала, что тут сказать. Кроме одного: ей собственные проблемы ничтожными не казались. Но какой смысл спорить с Шерри? Она еще не остыла после проповеди.
— Ладно, может, ненадолго.
— Прекрасно. Поехали поедим.
Шерри прибавила громкость на проигрывателе компакт-дисков и принялась подпевать исполнительнице госпелов Фриде Баттл.
Через несколько минут они вошли в ресторан негритянской кухни «Боб зе шефе» — единственное приличное заведение в «белом» районе, принадлежащее чернокожему. Возможно, именно благодаря этому ресторану Бостон вызывал доверие у чернокожих, приезжающих из других частей страны. Меню такое, что слюнки текут; заводной джаз-банд; шведский стол… И все-таки три четверти присутствующих на воскресном бранче — белые. Ну а что с этим сделаешь? Бостон есть Бостон.
Им повезло со столиком — прямо возле музыкантов.
— А ударник ничего себе! — заметила Шерри, стараясь перекричать латиноамериканские ритмы.
Уэсли сделала большие глаза. Она и не заметила. Девушка положила себе овощей, омлет и пару блинчиков. Ее подруга взяла то же самое.
— Какие мы хорошие, да? — Шерри наморщила нос, сравнив свой скромный выбор с горами куриных крылышек, макарон с сыром и других холестериновых вкусностей на тарелках других посетителей.
— Нам и надо быть хорошими. Забег уже через несколько недель.
С приближением марафона волнение Уэсли сменилось страхом. Она так много тренировалась —
