последние пять месяцев пробегала по восемьдесят километров в неделю, — а теперь чувствовала только усталость. Из-за тренировок или из-за Дункана? Она не знала. Она лишь видела, что энтузиазм по поводу ее первого марафона в Бостоне с каждым днем тает.
— О-о! — вздохнула Шерри. — Я бы так хотела макарон с сыром и немножко крылышек.
— Давай. Я тебя не держу.
Они направились к своему столику.
— Тебе там понравится. Знаю, картина может показаться угнетающей, но ты удивишься. Некоторые их них могут рассказать кое-что интересное.
Уэсли машинально кивала, пока Шерри говорила о «Шаттук хоспитал» и несчастных одиноких пациентах. Естественно, Шерри ходила туда из христианского сострадания. Однако Уэсли знала: в то же самое время Шерри-репортер выискивает в больнице какую-нибудь душераздирающую историю, чтобы украсить своим именем первую полосу газеты, в которой она работает. Но это вполне естественно.
У дверей было очень много народу, однако краем глаза Уэсли заметила, как в ресторан вошли Уильям с Меган. Девушка уставилась в тарелку в надежде остаться незамеченной. Они не разговаривали с того самого дня, когда он предупредил ее о Дункане. Уэсли еще не была готова снова с ним встретиться. Особенно когда рядом эта безупречная Меган.
— Давай-ка побыстрее. И пойдем, мне не терпится.
— Правда? — просияла Шерри. — Ладно. Я вообще-то уже наелась.
Направляясь к выходу, Уэсли чувствовала на себе взгляд Уильяма. Но даже не взглянула в его сторону. Придурок несчастный! Ей очень хотелось подойти и сказать ему пару ласковых за то, что он разрушил их отношения с Дунканом. Но Уэсли решила: ничего хорошего из этого не выйдет. Не было никакой уверенности в том, что она не расплачется и не устроит сцены. Но уж здороваться она точно не собиралась. Он для нее просто пустое место. По крайней мере, ей хотелось, чтобы он так думал. Девушка быстро вышла, так и не обернувшись.
Первое впечатление от «Лемюэль Шаттук хоспитал» — ветхость и запах старости. Он не шел ни в какое сравнение с блистающим стерильной чистотой Северо-Западным медицинским центром, в котором двадцать лет проработала мама Уэсли. Больные в креслах-каталках сидели у входа и смотрели на величественные дубы, царственно раскинувшие кроны над Франклин-парком, с его оживленным городским зоопарком и одним из лучших в стране открытым полем для гольфа.
И какой разительный контраст: одурманенные наркотиками, смертельно больные, всеми покинутые пациенты старой, мрачной городской больницы, а напротив — радостные теннисисты, любители бега, семьи, оттягивающиеся на природе этим идиллическим, почти весенним воскресным утром в залитом солнцем девственном парке.
— Куда мы идем? — спросила Уэсли.
Ее мутило от больничного запаха, еще не переваренный бранч просился обратно.
— Десятый этаж. Последний. — Шерри взглянула на нее и сощурила глаза. — Ты в порядке?
— Да, все отлично.
— Ты привыкнешь к запаху.
Уэсли не хотела признаваться, что больше не собирается приходить сюда.
Странно, но в отделении пахло не так жутко, как в холле. Здесь было другое: ужасный шум. Несколько телевизоров работало на разных каналах. Кто-то из пациентов смотрел весенние тренировки бейсболистов, а остальные — всё подряд, что только мог предложить телеэфир.
— Привет, Шерри! — окликнула их с поста медсестер крупная дама карибского происхождения, одетая в белую форму.
— Привет, Мириам! — ответила Шерри.
— Как дела, красавица? Ты сегодня потрясающе выглядишь! Из церкви идешь?
Уэсли узнала барбадосский диалект.
— Это Уэсли, — представила ее подруга, и Уэсли протянула руку.
Мириам обняла ее так, что кости затрещали, и сказала:
— Приятно познакомиться, Уэсли. Ты откуда родом? Судя по лицу — с островов.
— Да, мой отец с Барбадоса, — сказала Уэсли, смущенная такой фамильярностью.
— С Барбадоса! И я тоже! А из какой части?
— Ну, приятно было с тобой повидаться, Мириам, — сказала Шерри, взяв Уэсли под руку, — но нам надо к Холли.
— Конечно. Она сегодня слегка не в духе. Вот обрадуется, что к ней пришли.
Вслед за Шерри Уэсли вошла в крошечную отдельную палату. Стены были абсолютно голыми, но у двери стояли четыре пластмассовые вазы с цветами. Еще две — на столике справа от кровати. И одна ваза — слева.
— Привет, Холли! — мягко поздоровалась Шерри и сделала знак подруге подойти поближе.
Уэсли никогда не видела такой худой женщины, разве только на подиуме.
— Шерри, хорошо, что зашла. — Голос пациентки был сильным и уверенным. Она производила впечатление женщины хорошо образованной, некогда очень красивой и знающей себе цену. — Кто это с тобой? — Она посмотрела на Уэсли и улыбнулась.
Хотя улыбкой это было трудно назвать: просто на лице натянулась кожа и показались желтые гнилые зубы, торчащие из выступающих десен. Жидкие волосы пациентки были затянуты, как предположила Уэсли, в хвост.
Уэсли протянула руку, однако Холли даже не попыталась пожать ее.
— Плохой день? — спросила Шерри.
Холли глухо закашлялась:
— Не такой уж плохой по сравнению с ночью. Просто небольшая слабость. — Она закрыла глаза.
— Послушай, Холли. Хочу, чтобы ты познакомилась с Уэсли поближе. А я пойду поздороваюсь с Сесиль.
Уэсли уже открыла рот, чтобы сказать «нет», и возмущенно схватила подругу за руку. Шерри пристально посмотрела на нее, вырвала руку и вышла из палаты.
Уэсли хотелось убежать. Холли все еще не открывала глаз. Может, она уснула? Под одеялом со штампом «Департамент здоровья Массачусетса» лежал обтянутый кожей скелет. Телевизор в палате был настроен на канал Си-эн-эн. На столике стояли фотографии. С одной из них широко улыбалась симпатичная, изящная девушка, наверное дочка. Ее волосы были коротко подстрижены и выкрашены в каштановый цвет. Прическа подчеркивала карамельную нежность кожи и глубину огромных карих глаз. Улыбка девушки демонстрировала красивые крупные белые зубы.
— Нравится? — Холли снова смотрела на Уэсли.
— Да, хорошенькая. Ваша дочка?
Холли засмеялась и опять зашлась в кашле.
— Может, позвать кого-нибудь? — заволновалась Уэсли.
Однако больная отмахнулась, показав, чтобы Уэсли не беспокоилась.
— Я в порядке. — Холли откашлялась. — Это я.
— Кто? — не поняла Уэсли.
— На фотографии. — Холли с победоносным видом смотрела на растерянную гостью. — Пять лет назад.
— Мне так жаль, — покачала головой Уэсли.
— Не надо жалеть. Мне не жаль, что я была так хороша.
Они обе рассмеялись. Холли закашлялась, но на этот раз приступ был недолгим.
Уэсли хотелось спросить, что случилось. Появилась одна идея, однако она ее отбросила. И конечно, не хотелось обижать Холли.
— У меня нет детей, подруга. Мне всего тридцать два.
Уэсли раскрыла рот от изумления.
— Пожалуйста, не надо соболезнований, — Холли закрыла глаза, и Уэсли промолчала.
— У вас все хорошо? — Уэсли не на шутку заволновалась, потому что прошла минута, а Холли не открывала глаз.
