Но как только мы стали обсуждать эту сказку, Хоттабыч весь скривился. Он как-то осунулся, замолчал и стал рыскать глазами по потолку и окошкам. Как-то я поймал его волну и спросил: «А не собираешься ли ты, друг, смотать с этой группы раньше времени? Ну, вдруг вспомнив, что в Керчи сегодня классная дискотека?» Он сказал: «Да нет, чего вдруг». А я говорю: «А давай в ознаменование этих слов ты сотню баксов вот туда на полочку положишь? А в конце группы заберешь. Если ты, конечно, не собрался свалить раньше — тогда она останется как маленькая неустойка». Помялся Хоттабыч и деньги на полочку выложил.
И уже этим вечером, захлебываясь смехом, за столом всем рассказывал, что круто я его поддел, что еще чуть-чуть — и он бы оседлал коня. А так — типа от уважения к моей прозорливости — застопорился. Такой вот герой. Попробуй с такими работать.
На этой группе, мне кажется, не произошло ничего для него особо примечательного. То есть как — обычная психотерапевтическая работа плюс мистериальный разгул. Я пытался пару раз «наехать» на его гладкий и красивый образ (например, я пытался до него донести, что катания на такой скорости по местным дорогам — это легкие суицидальные наклонности; но тогда он в ответ стал проходиться по поводу моей бедности и нежеланию жить «вовсю», и окружающие, что интересно, его поддержали. Вот блин, проклятая демократия, которую я развожу!)
Соблазнительно подумать, что будь я более жестким диктатором, то одним трупом, возможно, было бы меньше. Конечно, «после драки кулаками не машут». Похер такие предсказатели, которые мямлят и намекают, а все понимают уже только задним числом.
Короче, чтоб не дразнить и не путать мозги, через год с небольшим Хоттабыч разбился на машине со своей любовницей-проституткой.
У них был бурный роман, о котором я знал. Мы вообще виделись за этот год несколько раз, очень откровенно и интересно разговаривали. Он ведь тоже поддел во мне важные струны, и мне хотелось у него поучиться. Я даже не очень понимал чему. Не важно, это скорее другая история. Чтобы оставаться в русле этой: он влюбился в проститутку, и страшно маялся по этому поводу. У него были какие-то фантастические планы увезти ее на край света (он был женат и имел двоих детей, которых очевидно любил). Его стало сильно перемыкать в состояния то «маниакальные», когда ему весь мир был по колено, он мог что и кого угодно, и то женился на них двоих (в своих фантазиях), то переходил к татарам в мусульманство (с той же темой) и так далее; противоположным состоянием была сильная депрессия, когда он пил и маялся. С этой девочкой, кстати, он стал курить траву, причем прилично много.
Уж не знаю, под чем они там были (он мне говорил, что трезвы, но мне слабо верится), когда ехали с пляжа обратно в город. Он разогнался по обычаю до своих ста двадцати. Им обоим было дико весело, это у них была, по моему словарю, «маниакальная фаза». Орали песни. Она высунулась в верхний люк, чтобы сильнее чувствовать ветер и скорость. Он повернулся на нее посмотреть.
«Мерс» не вписался в поворот, задел за что-то на обочине и полетел в сторону. Он перевернулся несколько раз, но встал на колеса. Леша вначале потерял сознание, а потом постепенно пришел в себя, «как бы издалека». Он был весь в крови. А подруги в машине просто не было, она валялась на земле с переломанной шеей.
Такие дела.
Машина тоже, кстати, была разбита всмятку.
Когда я про это услышал и, понятно, продолжал думать об этом несколько дней, мне в голову пришла жутковатая ассоциация. Я перечитал его первую сказку (я записываю их тексты на группах). Там, если помните, «конек женился на камбале». То, что «камбала» была образом проститутки, мы с ним выяснили еще давно. А то, что он свой «Мерс» всегда называл «конём», тоже очевидно. И то, что они вместе погибли, когда он ее придавил. — можно ли здесь увидеть образ, предсказанный за год?
Ой, много что можно где увидеть. Деловые ребята из Лешиного окружения (я нескольких видел) вряд ли уделили бы внимание такому соответствию. Для меня же это имеет не причинно-следственный смысл, а просто одна из множества зарисовок магической структуры мира, где образы сказки и реальная авария отражают одно и то же. Я это «одно и то же» иногда могу увидеть, но не знаю, как оно называется (в смысле, знаю, что слов таких на нашем языке нет). Не знаю, как об этом рассказать поточнее.
Я лучше продолжу свою историю.
Леша выжил с минимальными повреждениями тела, но настала у него с тех пор Большая Жопа. Милиция и жена добавили в дело с аварией кучу дополнительных неприятностей; мне даже трудно представить себе, каких, а подробно я не расспрашивал. Из романтического и яркого одиночки Леша за полгода превратился в одиночку мрачного и тоскливого. Днем он курил много травы; ночью пил, и пару раз в неделю надирался вусмерть. Несколько раз мы с ним виделись, но теперь вместо встреч искренних и интересных у нас стали получаться его жалобы и мои попытки их превратить во что-то более продуктивное (то есть тоже занудство). Он звонил мне погадать на И Цзин, и через пять минут разговора забывал, что ему выпало. Одно время пристрастился звонить мне пьяным ночью, и я стал отключать телефон — просто толка я в этих разговорах не видел никакого, а он их еще потом и не помнил. Я звал его на группы или просто пойти в поход вдвоем, но на это он не велся.
Так прошло девять месяцев.
У меня шла группа, грибная мистерия. Три дня мы ходили по горам, а потом спустились в деревню, чтобы есть грибы в защищенном месте (шли дожди). Группа была просто отличная, и вечером, перед «центральной» ночью, у меня было прекрасное настроение. Как-то всё отлично складывалось.
И тут вдруг приезжает на машине Леша, и заявляет: «Вот и отлично! Давайте и я с вами буду есть грибы!»
Сказать, что мое настроение враз испортилось — это еще ничего не сказать. Я чувствую такую тревогу, что теряю всякую точку опоры. На мистериях происходят разные незапланированные события, это как бы в норме, но здесь мне что-то как-то слишком. Не то чтобы я «не могу ему отказать» — это я могу достаточно легко, и вообще по жизни, и уж тем более там, где я «царь и бог». Не в этом дело. Конечно, во многом дело было в том, что я много раз его звал — и вот он приехал. Ну что ж, что по идиотски и не вовремя (то есть, с другой стороны, наоборот, очень вовремя
это еще одно совпадение в этой истории, потому что про группу я его не предупреждал; и даже если он слышал что-то от друзей, точное время еще надо было высчитать, чего он вроде бы сознательно не делал). Ну и что, что он приехал, не предупредив (телефон был отключен, конечно) и так далее — но ведь приехал, и он был очень не чужой мне человек, который явно нуждался в помощи, и второй раз мог уже никогда и не появиться. У меня зашли мозги за разум, и я созвал всю группу, попросив их решить, давать Леше сейчас грибы вместе с ними со всеми или нет.
Они попросили его рассказать про себя, и он это сделал очень серьезно и честно. Насколько я его знал, это все было правдой. Рассказал и про аварию, и еще всякое-разное. Все решили, что да, пусть будет с нами. Причем, что важно, единогласно (на счет «три» подняв большие пальцы рук вверх).
Леша остался. Я тоже как-то повеселел, хотя прежней легкости уже не чувствовал. Я стал заниматься приготовлениями, и вот мы собрались и разделили грибы. Я тоже ел со всеми, хотя и немного. Потом все легли в разные, заранее оборудованные, места и замолчали. Я просил всех (как делаю обычно) первые часа полтора лежать с закрытыми глазами и не говорить ни слова.
Только все улеглись и в доме настала тишина, только я стал чувствовать блаженные искорки приходящих грибов, как в доме раздался громоподобный хохот. Это смеялся Леша, причем это был смех не — как бы сказать — ситуативный, а «тотальный». Я подошел к нему и увидел, что его не остановить. Через минут пять хохотали уже все. Я тоже. Это было очень заразительно. Тишина ушла навсегда, и как мне казалось, вместе с ней все возможные «серьезные» темы. На каком-то уровне я разозлился на этого хренового трикстера, который вот так вот грубо ввалился со своим гоготом в «священную атмосферу»; ну а с другой стороны, хохот не менее священен, чем всё остальное.
Народ постепенно затих, а Леша смеялся, с маленькими перерывами, еще часа три. Может, он бы и успокоился пораньше, но в какой-то момент я подошел к нему опять и спросил: «Ты хоть смеешься из-за просветления или просто так?» Это, вероятно, поддало жару. Часа через три он смеяться еще не закончил,
