напоминание — не только тобой занимаемся, так что аккуратнее там… »
Решил позже просить «Малыша» прощупать новые аппараты на предмет закладки и
свалился вместе с женой в старые воспоминания.
Много лет мы так с ней не говорили. В молодые годы и оставаясь вдвоем, мы могли
беседовать перед сном часами. Нам не было скучно и темы наши не заканчивались.
«Запутался ты Мишка, — слушал я ее голос из «Малыша» лежащего рядом на подушке,
— Такого славного дня может теперь и не быть, — Стыдился я втайне ситуации с
Кариной. — Не сильно-то меня Джонович переустроил», — прислушивался я к себе.
«Авантюрист» и «супергерой» с остановившимся временем молчали и на прямой связи
между двумя сибирскими столицами бормотали и всхлипывали сейчас безумно родные
люди, которым предстояла неизвестность.
«Вторая клемма», — открутил я гайку. Последний источник питания моего верного
автомобиля беззвучно отключился и уловил я, как отпустил он меня в дорогу с
миром. Сильно напомнило мне это финал прощания с женой — то же молчание и
пустота после разъединения.
«Мосты сожжены, — противно-упрямо скрипнул изнутри «авантюрист», — Так что
хватит соплей Птахин», — потащил я из-под обшивы последний трофейный футляр.
Телефон вытряхивать не стал. Сначала время экономил, а потом и вовсе раздумал.
Вдруг пригодится.
Рукопожатие Юрия Леонидовича было крепким. Он обнял меня за шею и шепнул на
прощание: — Давай, зятек, всего хорошего тебе.
Виду я не подал, но прощаясь с Кариной, шепнул: — Он что знает?
— Да, — нежно прижалась ко мне та и выдохнула, — Просчитал нас папанька, а я и
не стала прятаться. Тем более что нас теперь трое.
Смятение, которое охватило меня после ее слов, было недолгим. Конечно, это был
мой первый опыт с внебрачным ребенком, но времени не оставалось, и я ответил
себе, мол, за все нужно платить.
«Зятек так зятек, — мстительно решил я, — Крепче беречь будете. Еще поглядим,
чем кутерьма эта закончится…»
Рубан обнял меня молча.
Мы с ним все оговорили. Моя часть денег, выуженных из кейса, уже двигалась по
направлению домой.
Часть вчерашней беседы я потратил на инструкции о приобретении продовольствия
минимум на полгода. Как успокоился после слез и «соплей», звякнул еще раз и
дополнил список: керосин, дрова, инструмент и много чего полезного для конца
света. Ситуация привычная: запасались мы с ней и к двадцать первому веку, а
потом один наш сибирский «пророк» локальный армагеддон для Байкала предсказывал.
— Бабок не жалей, — говорил я, — Когда все рухнет, они тебе не понадобятся, а не
выйдет так хоть без покупок поживешь. Опыт есть…
Соображения были простыми — сильно не нравилась мне загадка нашего программиста
о побочных эффектах таящихся во флэшке, да и после беседы с Джоновичем у меня
появились собственные соображения.
Серега, прощаясь, сунул мне непрозрачную коробочку.
— Дубликаты программы, — шепнул он, — Спрячь, как следует…
Вот и все.
Я сидел в комфортном кресле и щелкал по новеньким клавишам ноутбука,
напичканного играми и необходимой информацией.
За окном медленно тянулась серая полоса рулежки.
— Клац, клац, — выбивал я пальцами кириллицу на экране, а передо мною вставали
картинки пережитого кошмара, который сложно было предполагать, приобретая
аппарат у «сладкоголосого» Димы «Нокиа».
— Просим отключить сотовые телефоны и электронные приборы во время взлета-посадки,
— сообщила бортпроводница.
Началась обязательная «пантомима» с кислородными масками, а я подумал: «Интересно,
как веселит этот авиационный кислород и сильно ли отличается состояние эйфории
от изолирующего противогаза?»
Взлетели легко. Не было в «Боинге» ни натужного скрипения наших ТУ-шек, ни
легкого шепота обшивы. Все шло мягко: миг, и назад полетели верхушки деревьев.
Самолет кренился на крыло в развороте. В иллюминаторе пропала земля, уступая
место яркой голубизне с белыми прожилками перистых облаков.
Машина выровнялась, и начался набор высоты.
— Бы-ввы-ввы, — чуть вибрировал лайнер.
— Сссюшш, — элегантно работала вентиляция.
Заложило уши.
Расположившийся на соседнем кресле мужчина прошел в сторону туалетов.
Навалилась обычная для таких ситуаций полудрема и тут меня тронули за рукав.
Повернулся.
Сидящий около окна иностранец с азиатскими корнями по-товарищески улыбался и
просил знаками помочь ему снять пиджак.
Я любезно зацепил его за лацкан и потянул с плеча. Но пассажир повел себя
странно: он не стал снимать его до конца, а лишь оттянул другой рукой
коротенький рукав рубашки, и я увидел на его плече татуировку триады — «проход
разрешен»…
Глава 34.
(…)
Зарубежные аэропорты всегда поражают россиян размахом.
Прибывали мы к вечеру, и неимоверное количество зажегшихся под нами огней
напомнили мне путешествие в поднебесную в начале двухтысячных. Они, как и тогда
начинались за горизонтом справа и заканчивались слева, простираясь сплошным
ковром.
Аэропорт сиял рождественской ёлкой, а взлетно-посадочная полоса разукрасилась,
напоминая хитрой формой бейсбольное поле.
Я сожалел об одном — маршрут определен и нет возможности остановиться здесь хотя
бы на день, чтобы встретить рассвет вместе с Пекином.
Сосед с татуировкой сообщил: убываю я с вокзала «Beijing West», то есть с
западного. Месяц назад состоялось открытие скоростного поезда Пекин-Гонконг, и
теперь предстояло ехать всего восемь часов вместо двадцати. Значит, утром буду
на месте.
— Не болисе восмися сясов, — сообщил спутник, передавая конверт с билетом, — Я
тебя на воксалу отвесу.
Пока мы двигались просторными залами аэропорта, я любовался на необыкновенные
решения китайских архитекторов.
В одном из переходов появилось ощущение внутренностей раковины. Сводчатый
потолок отражался в зеркальном кафеле пола, и вся картинка смыкалась по краям
воедино.
Спутник молчал и лишь иногда произносил односложные фразы. Он не спешил, и
создалось впечатление, будто специально тянет время, наблюдая за моим поведением
и реакциями.
