Лаваль был одним из верных сторонников их партии, одним из немногих промышленников, которые не финансировали сразу обе стороны. Лаваль был нужен всем. Ни один юрист, работающий на Лаваля, не станет звонить человеку из команды сенатора, являющегося потенциальным кандидатом в президенты, только потому, что учился с ним в одном университете. Даже если этот университет, как Пенсильванский, входит в «Лигу плюща».[11]
— Когда ты с ним увидишься?
— В следующую пятницу.
— Подыщи какое-нибудь тихое место.
— Уже сделано.
Они перешли к очередному пункту.
— О’Грейди.
Когда сенатора Джона О’Грейди избирали главой партии, Донахью был одним из тех, кто его поддерживал. О’Грейди не станет на его стороне открыто, но сыграет важную роль в закулисных переговорах, которые придется затеять, если Донахью хочет победить.
— Кто его видел? Кто может наладить с ним связь?
Потому что он мне должен, и я не собираюсь дать ему забыть об этом.
— Да кто угодно.
— А он на контакт не выходил?
— Пока нет.
Лучи вечернего солнца заливали внутренний дворик Рассел-билдинг.
— Как насчет Памелы Харриман? — Это был голос одного из юристов. — Кого она приглашает на обед?
Харриман давно была «делательницей королей» для Демократической партии. Дочь британского графа, она выходила замуж трижды, последний раз — за государственного деятеля Эверелла Харримана. После этой женитьбы она приняла американское гражданство, а после смерти мужа унаследовала 150 миллионов долларов. Приглашение к ней на обед в Джорджтаун считалось показателем успеха, как в настоящем, так и в будущем. Ходили слухи, что если на очередных выборах победит демократ, то она станет послом в одном из престижных мест, возможно, в Париже.
— Никого из тех, кто мог бы внушить нам опасение.
Такие вещи Пирсон проверял по привычке. Разумеется, Донахью был постоянным гостем Памелы; его приглашали даже до того, как он стал сенатором. Бостонская мафия, шутил он сам.
— Что еще?
— Уик-энд в Эйнджел-Файр. — Это сказала пресс-секретарь. В Эйнджел-Файр, Нью-Мексико, находился Мемориал ветеранов Вьетнамской войны; Донахью бывал там и прежде, напомнила она собравшимся, но без жены. — Джек и Кэт вылетают в Альбукерке в пятницу после полудня, ранним вечером встречаются с губернатором и партийными деятелями штата, потом летят частным самолетом в холмы. Служба состоится следующим утром, и ваше выступление не планируется — разве что сами захотите что- нибудь сказать.
— Не планируется? — Это был тот же юрист. — А сколько там соберется народу?
— Много. В основном, конечно, ветераны и их семьи.
— Пресса, телевидение?
— Местное наверняка; выйдет и на общее, если там будет что-нибудь интересное.
— И Джек не собирается выступать?
— Нет.
— Но почему? — Ведь если Донахью не станет произносить речь, его могут не показать по телевидению, а реклама такого сорта позарез нужна каждому кандидату.
— Любая речь Джека воспримется как предвыборная. И мы оба сошлись на том, что если Джек выйдет на трибуну с речью, это будет неуместно, поскольку данное мероприятие посвящено памяти погибших.
Конечно, все это прекрасно и благородно, подумал юрист, но Джек ведь не девочка — Джек искушенный политик, собирающийся бороться за Белый дом.
— Организаторы службы в Эйнджел-Файр оценили это, — продолжала пресс-секретарь. — Они согласились и с тем, что Джеку не следует игнорировать рекламные возможности, которые предоставляет ему их мероприятие. То, что мы получим на этом уик-энде, стоит сотни речей.
— И что же мы получим?
— Фотографии.
Ну-ну — юрист пожал плечами. Надеюсь, вы знаете, что делаете.
— Джек и Кэт летят в Альбукерке, а потом, тем же вечером, в Эйнджел-Файр? — спросил он.
— Да.
— И где они там остановятся?
Потому что сенатор Соединенных Штатов, тем более потенциальный кандидат в президенты, не может избежать торжественного приема, пожатия десятков рук и посещения специальных сборищ.
— Им подадут автофургон для отдыха.
— А еще? — Не станет же человек, подобный Джеку Донахью, ночевать в фургоне.
— Больше ничего. Этого вполне достаточно.
Совещание закончилось; Донахью немедленно поспешил на очередную встречу. Пирсон убрал со стола бумаги и тоже ушел. Эви уже ждала его в «Ястребе и голубке». Когда они вышли, на улице было тепло; купол Капитолия горел в последних закатных лучах.
— Как дела?
— Нормально, — ответил ей Пирсон. — Джек показал хорошие результаты по двум пробным опросам. Один из юристов Лаваля на днях позвонил парню из нашей команды, с которым вместе учился в университете.
— Лаваль — это большие деньги.
— Знаю.
Они повернули на 6-ю улицу.
— Итак, первый из финансовых воротил — за Джека.
— Все не так определенно. Пока это только встреча двух старых товарищей.
Хотя Лаваль не из тех, кто станет просто так прощупывать почву.
Они замедлили шаг — чуть-чуть, почти незаметно.
— Что-нибудь не так, Эд?
Не знаю. — Это не было сказано; Пирсон лишь слегка сгорбился и засунул руки в карманы.
— Джек — отличный сенатор, и он был бы отличным президентом. Не потому, что я на него работаю, и не потому, что мы шли вверх вместе с тех самых пор, как он стал сенатором. — Он остановился и взглянул на нее. — Он всегда мечтал о главном, планировал это. — Эви знала, что это была их общая мечта, общая надежда. Пирсон смотрел в небо — кулаки сжаты, мускулы лица напряжены. Потом вдруг расслабился. Впрочем, не то чтобы расслабился — в нем лишь почувствовалось новое спокойствие, почти подавленность. — Но иногда я задаю себе вопрос. Не о том, хочет ли этого Джек, потому что он хочет. Но иногда я спрашиваю себя, пойдет ли он на это.
— Но почему нет? Что ему мешает?
Они пошли дальше.
— Не знаю.
«Шевроле» забрал Бретлоу в половине шестого.
ЗДО снова пришел рано, все заметили это; покупает кофе вместе со всеми, рукава рубашки закатаны, пиджак висит на руке, пластиковая чашка и блюдце пристроены на портфеле. ЗДО не задирает носа, а спокойно шутит с тем, кто стоит перед ним. Все это выглядело не просто новой привычкой; это было чем-то вроде ритуала, клятвы. ЗДО говорил им, что он ищет ублюдков, взорвавших шефа Боннского отделения.
