Прошло всего две недели, и 1 декабря 1938 г. Совнарком СССР и Центральный Комитет ВКП(б) принимают новое совместное постановление П-4407 «О порядке согласования арестов». В нем отмечается, что действовавшее до тех пор аналогичное постановление СНК и ЦК от 17 июня 1935 г. устарело, нуждается в уточнении и поэтому оно объявлялось отмененным и заменялось постановлением от 1 декабря 1938 г. Этим постановлением, подписанным Молотовым и Сталиным, устанавливалось, что разрешение на аресты депутатов Верховного Совета СССР, Верховных советов союзных и автономных республик даются лишь по получении органами прокуратуры и НКВД согласия председателя президиумов соответствующих Верховных советов. Далее подробно излагался порядок согласования арестов руководящих сотрудников наркоматов, различного рода директоров и руководителей, инженеров, агрономов, профессоров, врачей, членов и кандидатов ВКП(б) и др. Главный принцип – разрешение на арест дается только по получении согласия соответствующего руководителя арестуемого (наркома, секретаря райкома ВКП(б), секретариата ЦК ВКП(б) и т. д.). Специальный пункт 3 гласил: «Разрешения на аресты военнослужащих высшего, старшего и среднего начальствующего состава РККА и Военно-Морского флота даются по согласованию с Наркомом обороны или Наркомом Военно-Морского флота по принадлежности»29.
Эту, закрепленную совместными постановлениями Совнаркома СССР и Центрального комитета ВКП(б) практику, когда обязательно требовалось согласие соответствующих руководителей на арест их подчиненных (или руководимых), можно оценивать по-разному. Кстати, замечу, что в реальной действительности нередко обходились и без этого согласия – достаточно было указания Ежова, Берии, а то и Фриновского (не говоря уже о Сталине). Но в подавляющем большинстве, во всяком случае – по линии военной, такое согласие (санкция) все же считалось необходимым и его обычно получали.
Как оценить такой порядок? О.В. Хлевнюк, например, считает, что он был введен для того, чтобы: 1) придать видимость некоторой законности действиям НКВД; 2) втянуть в круговую поруку ответственности за репрессии как можно больше людей30. Первое соображение О.В. Хлевнюка мне представляется недостаточно убедительным, ибо согласие руководителя на арест подчиненного никакого отношения к законности не имеет. А вот что касается второго соображения – об установлении своеобразной круговой поруки, то с ним нельзя не согласиться. Причем каждый руководитель был также поставлен в роковую позицию. Не дашь согласия на арест имярек, а его потом другие «разоблачат», значит, сам – укрыватель врагов народа и сам жди ареста. А самое главное – ЦК и Совнарком этими постановлениями как бы снимали с себя бремя ответственности за массовые аресты, возлагая его на плечи других. Они, подобно Понтию Пилату, умывали руки. Мол, они вынуждены поддержать требования, пожелания широких кругов руководителей об арестах «врагов народа». Таков, мол, глас народа.
Так, всякого рода подзаконными, а по сути, беззаконными, тайными, абсолютно неизвестными широким слоям народа инструкциями и совместными постановлениями Совнаркома СССР и Центрального комитета ВКП(б) закладывалась квазиюридическая неправовая база для безудержного разгула карательных органов в стране и в армии. Абсолютно каждый гражданин Страны Советов от затурканного беспаспортного колхозника и до сановного члена Политбюро ЦК ВКП(б), от рядового красноармейца и до величественного, увешанного во всю грудь орденами маршала Советского Союза мог быть арестован в любой момент, лишь бы было соизволение соответствующего начальника и желание органов НКВД.
Сразу же замечу, что, по моему глубокому убеждению, именно арест по политическим мотивам был главным показателем и первой ступенью (звеном) политических репрессий в отношении того или иного человека. В литературе по этой проблеме, как правило, говорится о репрессиях вообще. На мой взгляд, это – неправомерно. Во-первых, любое наказание за нарушение воинской дисциплины ведь тоже является репрессией (да еще какой – вплоть до расстрела!). Значит, необходимо подчеркивать, что речь идет о политических репрессиях. Но, во-вторых, и под политическими репрессиями можно понимать разное. Например, исключение из рядов ВКП(б) по политическим мотивам – это ведь тоже разновидность политической репрессии, но в самом широком смысле слова. И строго говоря, это дело внутрипартийное. Именно с ареста начиналась дорога в небытие.
К.Е. ВОРОШИЛОВ: «БЕРИТЕ ВСЕХ ПОДЛЕЦОВ»
Несмотря на строгую и, казалось бы, обязательную для всех регламентацию согласования арестов военнослужащих, бывало и так, что высшие руководители не считались с нею, грубо попирая даже этот ими самими установленный и без того совершенно неправовой порядок арестов. Вопреки нормам, декларированным в Конституции СССР 1936 г., растаптывая провозглашенные от имени партии и правительства установки, определявшие порядок ареста, немало командиров РККА было арестовано по личному распоряжению Сталина. Он сам присвоил себе право единолично решать вопрос о жизни и смерти строителей и защитников социализма. Это проявилось уже в подготовке единственного, о котором сообщалось в печати, процесса над участниками «антисоветского троцкистского военно-фашистского заговора в РККА». С учетом ст. 127 Конституции СССР и даже требований действовавших тогда Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов РСФСР, никаких законных оснований для ареста маршала Тухачевского, командармов 1-го ранга Уборевича и Якира, командарма 2-го ранга Корка, комкоров Фельдмана и Эйдемана не было. Однако в мае 1937 г. все они были арестованы «по прямому указанию И.В. Сталина и Н.И. Ежова»31.
Недавно опубликован еще один документ, в котором показано, как члены Политбюро ЦК ВКП(б) «командовали парадом» арестов. Арестованный 22 мая 1937 г. председатель Центрального совета Осоавиахима СССР комкор Р.П. Эйдеман после «физического воздействия» «признался» и в качестве участников заговора оговорил еще 20 человек, в том числе 13 работников Осоавиахима. 28 мая 1937 г. протокол допроса Эйдемана Ежов направляет Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу с просьбой дать санкции на арест всех названных Эйдеманом участников заговора в системе Осоавиахима. Такие санкции от членов Политбюро были получены, и на копии этого документа появляется резолюция: «Всех названных Эйдеманом по Осоавиахиму людей (центр и периферия) немедленно арестовать»32.
Известно, что добытые сотрудниками НКВД показания многих арестованных направлялись Сталину. Он не только любил знакомить с ними других членов Политбюро ЦК ВКП(б), а особенно тех людей, на которых от арестованных получены показания об участии первых в заговоре, но и без какой-либо проверки, единолично и самодержавно решал вопрос об аресте фигурировавших в показаниях лиц. Так, ознакомившись с протоколом допроса от 5 августа 1937 г. арестованного заместителя начальника Разведуправления РККА, Сталин написал Ежову: «Арестовать: 1) Каширина, 2) Дубового[19], 3) Якимовича, 4) Дорожного (чекист), 5) и других»33. А всего в этом протоколе пометки «арестовать», «взять» были сделаны Сталиным против 30 фамилий.
Еще в 1964 г. были опубликованы и некоторые другие документы на сей счет. На очередном докладе о «признании» «великий вождь» популярно разъяснял: «Т. Ежову. Лиц, отмеченных мною в тексте буквами «Ар.», следует арестовать, если они уже не арестованы. И. Сталин». В другой раз на поданном Ежовым списке лиц, которые «проверяются для ареста», Сталин указал: «Не «проверять», а арестовать нужно»34.
И все-таки, констатируя самый настоящий произвол со стороны Сталина и Ежова в отношении арестов комначполитсостава РККА, необходимо заметить, что таких арестов было в целом сравнительно немного. Судя по документам, абсолютное большинство репрессированных командиров, политработников и других лиц начсостава РККА были подвергнуты аресту с санкции наркома обороны Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова.
Кто же он – маршал Ворошилов? В свое время о нем было написано огромное количество статей, брошюр, книг откровенно панегирического характера. За последние годы появились публикации, прямо смешивающие его с грязью. Не имея возможности нарисовать его законченный портрет, скажу только, что вообще-то в нем всего было намешано. Совершенно убийственную характеристику ему дал хорошо знавший его Л.Д. Троцкий: «Ворошилов есть фикция. Его авторитет искусственно создан тоталитарной агитацией. На головокружительной высоте он остался тем, чем был всегда: ограниченным провинциалом без кругозора, без образования, без военных способностей и даже без способностей администратора»35.
Давая такую уничижительную характеристику наркому обороны огромной страны, Троцкий, возможно, вспомнил, как в конце июля 1918 г. он получил адресованную ему докладную записку крупного военного специалиста, окончившего Академию Генерального штаба еще в XIX веке, бывшего генерал-лейтенанта российской армии, а в то время работавшего военруком СКВО А.Е. Снесарева: «Лично т. Ворошилов как
