Прошло 30 с лишним лет, и эта идея продолжала варьироваться на самые различные лады. Г. Бордюгов и В. Козлов в 1990 г. утверждали: «К началу 1937 года произошло резкое нарастание полномочий чрезвычайных органов, они вышли из под контроля партии»279. В 1991 г. Б.А. Викторов сетовал на то, что «органы НКВД перестали считаться с партийными органами и с прокуратурой»280. В 1992 г. О.В. Хлевнюк, процитировав постановление ЦК и СНК от 17 ноября 1938 г. о том, что нарушения законности «были возможны только потому, что пробравшиеся в органы НКВД враги народа всячески пытались оторвать работу НКВД и Прокуратуры от партийных органов, уйти от партийного контроля в руководстве», принял всерьез эту самую настоящую дезинформацию, попытку ЦК ВКП(б) уйти от ответственности за чудовищные дела, творимые безраздельно руководимыми им и генеральным секретарем органами НКВД, и не без горечи сетует, что «в период массового террора партийные комитеты во многих случаях, по существу, попадали под власть органов НКВД…»281.
Разумеется, ситуация в различных республиках, краях и областях имела свои особенности взаимоотношений между управлением НКВД и соответствующим партийным комитетом. Но что касается центра, то принцип безусловного подчинения Наркомата внутренних дел СССР Центральному Комитету ВКП(б), Политбюро ЦК, генеральному секретарю проводился в жизнь безусловно, неуклонно и беспрекословно.
Полномочными представителями ВКП(б) в РККА были военные комиссары, целая сеть политорганов и партийных организаций, действовавших под общим руководством Политуправления РККА, работавшего на правах военного отдела ЦК ВКП(б). Следовательно, Политуправление РККА имело все уставные и довольно реальные возможности определенного контроля за деятельностью особых отделов в армии. А уж что касается партийности военнослужащих – то это была безраздельная епархия политорганов и существующих при них партийных комиссий. Какое значение для арестованных имела позиция парторганиаций, можно судить по тому, что на 1 января 1937 г. в партии состояло 87 % всех командиров полков, 92,9 % командиров бригад, 93,2 % командиров дивизии, 95,2 % командиров корпусов, 100 % военно-политического состава282.
Но как хорошо известно, далеко не каждая реальная возможность превращается в действительность. Многое в этом процессе в общественных явлениях зависит от характера, способностей, нравственного облика конкретных исторических деятелей, особенно возглавляющих тот или иной участок работы. Как уже неоднократно отмечалось, большинство командиров и политработников еще до вскрытия «военно- фашистского заговора в РККА» воспитывались в духе немедленной и беспощадной расправы с любыми проявлениями инакомыслия, а тем более протеста против установленных, по сути, деспотических порядков. И пример в этом явно безнравственном деле показывали сами руководители Политического управления РККА Гамарник и Осепян. По соответствующим представлениям, меморандумам и спецсообщениям Особого отдела ГУГБ НКВД СССР они не только санкционировали увольнение из армии всех военных, попавших в поле зрения особистов, но и самовольно брали на себя совершенно не присущие им функции прокуроров. На сообщение начальника Особого отдела ГУГБ И.М. Леплевского о том, что заместитель начальника политотдела 73 сд полковой комиссар А.И. Ильин, начальник финотдела штаба СибВО Е. Космин и др. являются активными участниками «антисоветской троцкистской организации», начальник ПУ РККА без всякой проверки налагает резолюцию: «Уволить и арестовать Ильина и Космина… 17/IV-37. Гамарник»283.
С середины июня и до конца 1937 г. Политуправление РККА возглавлял П.А. Смирнов. Он продолжал и совершенствовал линию на изгнание из партии всех «подозрительных» коммунистов. С еще большим размахом развернулась эта позорная кампания при Мехлисе. Можно смело сказать, что многие политорганы, а под их руководством и партийные организации РККА, вместо оживления партийной мысли, всемерной поддержки любой попытки отыскания истины, стремления сохранить в рядах армии каждого ценного работника, вступили на путь безоглядного выкорчевывания всего и вся, беспощадно подавляя, вырывая и уничтожая малейший росток не то что свободомыслия, а лишь стремления разобраться в происходящем. И в авангарде этого столь неприглядного в нравственном отношении процесса находилось Политуправление РККА во главе с Мехлисом.
17 февраля 1938 г. «Красная звезда» опубликовала печально известную тогда передовую статью «За комиссара – воинствующего большевика, против тупого и бездушного бюрократа», прямо ориентирующую на новые усилия «по выкорчевыванию». Если же кто просто призывал к элементарной проверке обвинений, тому приходилось не легко. На обсуждавшем эту передовую статью собрании партактива Военной академии механизации и моторизации выступил старший инструктор 2-го отдела ПУ РККА Н.А. Шаповалов. Речь эта так не понравилась Мехлису, что уже на второй день появляется подписанный им приказ ПУ РККА № 9, в котором речь старшего инструктора ПУРа объявляется «явно оппортунистической». Шаповалов обвиняется в том, что он якобы «пытался взять под сомнение изложенные в газете факты… организовать совсем не нужное следствие по изложенным материалам». И далее приказ гласил: «За самовольное выступление, за проявление гнилого либерализма, неспособность вести линию ПУ РККА – снять»284.
Одним из вершителей партийных, да и жизненных судеб политработников и командиров был заместитель начальника Политуправления РККА корпусной комиссар Федор Федотович Кузнецов. Как он вдруг, не прослужив до того ни одного дня в армии, почти в одночасье, занял такой высокий пост? Родился в 1904 г. в Рязанской губернии. Там четыре года учился в земской школе, а затем три года учился на рабфаке. Вот и все его образование. С 1925 г. – инструментальщик на одном из московских заводов. Здесь он в 1926 г. стал членом ВКП(б); с 1930 г. – предзавкома, а в 1938 г., когда повырубили почти весь партактив Москвы, становится первым секретарем Пролетарского райкома ВКП(б). И вот он – в Политуправлении РККА, сначала начальник отдела кадров, затем начальник ОРПО, а уже 19 июня 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило его единственным тогда заместителем начальника Политуправления PKKA285. Ему сразу же присваивают звание бригадного, а вскоре – дивизионного и корпусного комиссара.
Естественно, что в условиях носящейся в воздухе подозрительности соответствующий «сигнал» поступил и на Кузнецова. В декабре 1938 г. работник «Правды» Корнблюм сообщает Мехлису о том, что Кузнецов по своей прошлой работе (первым секретарем райкома партии) был связан с оказавшимися «врагами народа» бывшими секретарями Московского горкома ВКП(б) Кульковым и Братановским. Раз сигнал поступил, Мехлис реагирует мгновенно. Тем более что тень может пасть и на него самого. 21 декабря 1938 г. он пишет Сталину и Берии: «Никогда я не говорил с Братановским о Кузнецове. Кандидатура Кузнецова в ПУ РККА была названа и рекомендована тов. Хрущевым»286. Но процесс проверки идет уже как бы автоматически… Через несколько дней (очевидно, на каком-то совещании) он пишет записку первому секретарю Московского горкома партии: «Тов. Щербаков! Что удалось выяснить о Кузнецове? Просил тебя проследить. Мехлис, 25/ХП». И на записке помета: «Проверял. Пока ничего нет. А. Щербаков»287 (так пишет бывший главный партийный опекун советских писателей). Однако проверка шла своим чередом. Секретарь ЦК ВЛКСМ С.Е. Захаров 28 декабря 1938 г. сообщал Мехлису, что на строительстве Автозавода и в Пролетарском райкоме Кузнецов показал себя хорошим, авторитетным работником и что в качестве отрицательных сторон указывают на наличие у него грубости и на его малограмотность288. Но такие качества считались тогда не пороками, а чуть ли не достоинствами. «Мы диалектику учили не по Гегелю», – констатировал и не без гордости Маяковский. «Мы университетов не кончали», – не без самодовольства заявляли многие тогдашние руководители. Так что в этом отношении к Кузнецову претензий быть не могло.
Вспоминали, правда, и такой случай. Летом 1935 г. какой-то Московской кинофабрике необходимо было заснять для своего кинофильма фашистский концентрационный лагерь. Для этого дела был выбран поселок рабочих строительства ЗИС. На самом поселке сделали надпись (чтобы зритель не сомневался): «Фашистский концентрационный лагерь», а рабочих, проживающих в этом поселке, засняли как заключенных в этом лагере. Конечно, получилось не очень изящно. Стоял вопрос о привлечении «к ответственности» секретаря парткома Кузнецова, но по вмешательству тогдашнего секретаря МГК ВКП(б) Кулькова дело было прекращено289. Секретарь Пролетарского РК ВКП(б) Лысов в своем отзыве сообщил было о том, что Кузнецов поощрял незаконное строительство (с расходованием государственных средств), а за это ему самому была построена дача в Малаховке, которая сейчас перешла в его собственность290. Но это же не снизило его политической преданности? Тем более что
