Вышинский. Имя этого образованного и опытного профессионала было широко известно в стране и в армии прежде всего по его какой-то исступленной риторике на судебных процессах с непременным требованием смертной казни «врагам народа». Позднее Роберт Конквест метко и справедливо назовет его «режиссером человеческой мясорубки»336, а тогда Сталин не мог налюбоваться усердием и талантами своего выдвиженца и, по некоторым свидетельствам, одарил его завидной по тем временам характеристикой: «умный прокурор»337. За такой высокой словесной оценкой «вождя» воспоследовала высшая награда страны. 20 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утверждает проект постановления ЦИК СССР: «За успешную работу по укреплению революционной законности и органов прокуратуры наградить т. А.Я. Вышинского орденом Ленина»338.
Об истинном отношении Вышинского к праву и законности можно судить по его шифрограмме всем прокурорам в связи с совершенно секретным оперативным приказом Ежова № 00447 от 30 июля 1937 г., в которой, в частности, говорилось: «Соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются»339. Вот что такое Вышинский без личины. Такая позиция прокурора СССР имела тем более негативное значение, что Главная военная прокуратура тогда в штатах НКО не состояла (числилась в Прокуратуре СССР).
Несмотря на значительные трудности, все же военному ведомству удалось несколько увеличить количество сотрудников военных прокуратур. Если в 1931 г. в стране насчитывалось всего 130 военных прокуроров (вместе с помощниками прокуроров) и 145 военных следователей, то к 1 января 1935 г. их число возросло соответственно до 199 и 234. У военных прокуроров имелся солидный партийный стаж, а 20 человек вступили в партию еще в 1917 г., а то и ранее. Многие имели значительный опыт практической военно-судебной работы. Но подлинным бичом решавших человеческие судьбы военных прокуроров была совершенно неудовлетворительная общеобразовательная подготовка большинства из них. Ведь и их отбирали, и назначали не столько по профессиональной подготовленности, сколько по партийности и политической преданности партийной верхушке. Вот и получилось, что через 16 лет после создания РККА 45 % военных прокуроров (с помощниками) имели только низшее образование. А у военных следователей таких было даже больше половины (52 %)340.
В 1936 г. на службе в РККА состоял довольно значительный отряд военно-юридических работников (883 человека), удостоенных персональных военных званий. Из них 228 человек в званиях среднего начсостава (54 младших военюристов и 174 военюриста), 531 человек – в званиях старшего начсостава (192 военюриста 3-го ранга, 139 военюристов 2-го ранга и 200 военюристов 1-го ранга) и 124 человека – в званиях высшего начсостава (99 бригвоенюристов, 21 диввоенюрист, 3 корвоенюриста и 1 армвоенюрист) 341.
На 1 апреля 1938 г. в военных прокуратурах РККА имелось по штату 256 военных прокуроров, их заместителей и помощников и 244 военных следователя342. В июле 1938 г. главный военный прокурор предложил в целях поднятия престижа в войсках военно-юридических работников включать их в военно-политический состав. На соответствующей докладной записке ГВП имеется помета: «…т. Щаденко заявил – предложение т. Розовского учтено и юридические работники входят в графу политработников. 9/VIII. Кузнецов»343. Для пополнения кадров военной прокуратуры к середине февраля 1940 г. областными комитетами ВКП(б) были отобраны и рекомендованы коммунисты в счет «100»344.
К середине июля 1940 г. Главная военная прокуратура (насчитывавшая по штату 159 человек, из них 75 – оперативных сотрудников) руководила состоящими в штате НКО 180 военными прокуратурами Красной армии и 96 военными прокуратурами войск НКВД и военизированных организаций (железнодорожные, бассейновые)345. Казалось бы, это большая сила при нормальных условиях вполне могла бы обеспечить соблюдение хотя бы элементарных норм законности. Но это не удалось.
Когда внимательно вдумываешься в историю работы военной прокуратуры в РККА, неизбежно приходишь к выводу о том, что чуть ли не с первых дней своей деятельности ей приходилось сталкиваться с нежеланием Особых отделов считаться с провозглашенными советскими законами. Уже в 1924 г. старший помощник прокурора Верховного суда СССР по военной прокуратуре Н.Н. Кузьмин докладывал: «Условия, в которых осуществляется надзор за деятельностью органов ГПУ, заставляют желать многого. Часто встречающимися явлениями до сих пор остаются необоснованные аресты, расплывчатость предъявляемых обвинений, преувеличение перспективы дела346. В ноябре 1925 г. члена партии с 1903 г., дважды награжденного боевым орденом Красного Знамени Н.Н. Кузьмина из военной прокуратуры убрали.
В феврале 1926 г. вопрос о взаимоотношении особых отделов и военной прокуратуры обсуждался на специальном политсовещании в МВО. В принятой здесь резолюции опять отмечалось нарушение законов представителями ОГПУ. Кстати, на этом совещании имел место весьма многозначительный эпизод. Военный прокурор МВО С.Н. Орловский предложил организовать для работников Особых отделов цикл занятий по изучению существующих законов, норм уголовного права и процесса и т. п. Но начальник особого отдела МВО непреклонно заявил: «Мои уполномоченные не нуждаются в инструктировании извне»347. Очень характерна эта горделивость своей особостью, кастовостью. Никого не подпускать извне, если это даже закон. ОГПУ (так же, как потом НКВД) и так никогда не ошибается…
Против своеволия органов ОГПУ в РККА в феврале 1928 г. выступает новый главный военный прокурор П.И. Павловский. Он обратил внимание на то, что деятельность ОГПУ регламентируется многими инструкциями и актами, которые вообще закрыты для прокурорского надзора. Павловского также убирают – не возникай…
Примерно к концу 1936 г. – эта борьба заканчивается полным поражением военных прокуроров и злорадным торжеством все более наглеющих Особых отделов НКВД (им позволили наглеть!). Вот лишь несколько фактов. Военный прокурор БВО диввоенюрист Н.А. Малютин с тревогой сообщает главному военному прокурору о массовых арестах с нарушением «революционной законности» и буквально вопиет: «Мы как военные прокуроры реального ничего сделать не можем». И что же ему ответили из Москвы? «НКВД разберется, нечего особенно в это дело влезать»348. Военный прокурор МВО Ю. Берман и председатель военного трибунала МВО корвоенюрист Л.Я. Плавнек сообщают главному военному прокурору Н.С. Розовскому о фактах произвола Особых отделов и просят его отреагировать. И Розовский «отреагировал» – передал эту докладную записку в Особый отдел МВО. Начальник следственного отдела ОО НКВД МВО майор госбезопасности В. Столяров на записке еще не арестованных военных прокуроров высокомерно начертал: «Учесть при следствии»349. Он знал, что делал – вскоре Берман и Плавнек были арестованы.
Пожалуй, довольно адекватно отразил сложившуюся ситуацию начальник УНКВД по Новосибирской области майор госбезопасности И.А. Мальцев, который как бы по-отчески увещевал военного прокурора военюриста 1-го ранга М.М. Ишова: «Вы, Ишов, напрасно пытаетесь идти против НКВД. Ведь государство – это мы, и бороться с нами у вас не хватит силенок…»350 Не знаю, слышал ли Мальцев о Людовике XIV, но знаменитую формулу «короля-солнца» «Государство – это я», он экстраполировал весьма реалистично и удачно в коллективистскую «Государство – это мы, НКВД». При такой формуле прокуратуре места не остается.
Исключительно неблагоприятное воздействие на деятельность военных прокуроров оказывало и то, что занимавший с 1935 г. по 1939 г. пост главного военного прокурора Н.С. Розовский нередко устранялся от своих прямых прокурорских функций, старался всячески угодить своему шефу Вышинскому и, по существу, превратил Главную военную прокуратуру РККА в одно из звеньев механизма массового истребления безвинных людей. В основном за это Розовскому было присвоено высшее среди военных юристов персональное военное звание «армвоенюрист».
Разумеется, на местах находились и такие военные прокуроры, которые протестовали против беззаконий, отказывались давать санкции на арест военнослужащих без должных оснований. По некоторым данным, открыто восставали против беззаконий около 80 военных прокуроров351. На таких прокуроров «нажимали» особисты и не очень щепетильные начальники, тогда они обращались за помощью в Главную военную прокуратуру. Но, как заявляли прокуроры ГВП в апреле 1939 г., «они у нас в Главной военной прокуратуре поддержки не имели и всегда, как правило, при возникновении таких споров снимался или переводился прокурор. Так, работники НКВД выжили из ДВК прокурора ОКДВА т. Анкудинова, т. Цыбин переведен из БВО из-за несработанности с органами НКВД, которым отказывал в выдаче санкций на
