полную нечистот, а во второй – со мною внутри, прилипшим к остаткам зловонной жижи. Вслед за мной в бочку запрыгнули мои друзья, и золотарь, бывший с ними явно в сговоре, быстро хлестнул свою клячу.
Слава Богу, по дну плескалось содержимое только одной параши, но и того хватало с избытком.
Друзья вытащили меня из этой бочки километрах в десяти от Ревеля. На преодоление этого расстояния кляче понадобилось добрых три часа, а что с вами происходит после трех часов езды в подобном экипаже… О, такое видеть надобно! Только нос получше заткнуть.
А ангела, который с ног до головы в дерьме, вам приходилось когда-нибудь видеть?..
От смрада мы не избавились и после того, как хорошенько выкупались и выстирали одежду в речке.
Колено мое – видимо, из-за попавших на него нечистот – распухло так, что стало размером с голову, и жар стал еще сильней. Друзья соорудили для меня носилки и лесными тропами несли меня до линии, по которой проходил фронт.
Вот еще – из того немногого, что помню. Ночью, при переходе через линию фронта шальная пуля, — немецкая или французская, поди у нее спроси, — наповал сразила моего нового друга наборщика. Наскоро схоронив его, Пьер и Поль понесли меня вдвоем.
Каково это – если из ада тебя выносит сам ангел? Только сам я был в бреду и не могу сказать, сзади он придерживал носилки или шел спереди.
Однако сквозь бред я все-таки вспомнил имя спасшего нас золотаря. Его звали Клод… Боже, подпись 'К' на той записке! Неужели та записка была на самом деле?..
Между тем бред усиливался. И в бреду я видел, как кто-то крадучись подходил к мне. Кто это, Боже, кто из них двоих? Лица не разобрать. Как они всегда были похожи друг на друга, мои Поль и Пьер!..
Когда открыл глаза, думал, что все еще брежу. Но нет, бредом это не было. То была в самом деле моя матушка, склонившаяся надо мной и повторявшая:
— Диди!.. Мой мальчик, Диди…
6
…И вот когда из памяти 99-летнего старца ты выплываешь уже не совсем попрыгунчиком-Диди, а Диди, прошедшим через свой первый, правда пока что кратковременный Ад, Диди с выбитыми зубами, Диди побултыхавшимся в бочке с дерьмом, — теперь с тобою, с таким Диди, уже можно и поговорить отсюда, из своего Рая, до которого тебе еще ох как далеко.
А поговорить с тобой вот о чем: о том, что память иной раз прихотлива и законы ее не всегда совпадают с законами времени. Когда-нибудь мгновением, крохотным мгновением покажется тебе твоя жизнь в Ренн-лё-Шато после бегства из тюрьмы, хотя проживешь ты там до самой смерти своей матушки, то есть еще целых пятнадцать лет. Не правда ли, тебе уже не кажется этот срок таким огромным, каким показался бы прежде?
И твои друзья, Поль и Пьер, все это время будут рядом с тобой. И про записку ты забудешь… Почти забудешь. Останется только непроизвольная боязнь поворачиваться к любому из них спиной.
И едва ли не каждый день ты будешь видеть Натали, но при виде этой пожилой дамы, сердце твое уже не станет дрожать – даже кратковременный Ад способствует тому, чтобы унялось подобное дрожание.
А через три года после твоего возвращения в Ренн-лё-Шато скончается отец Беренжер Сонье. И в точности предугадает он свою смерть за несколько дней. И выйдет от него священник и навсегда потеряет дар речи от того, что услышал. И будут выть сбежавшиеся псы. И перестреляет Натали кабаньей картечью весь его зверинец…
Но не предостерегает ли тебя твоя память, повзрослевший Диди, что пока тебе не стоит туда. Доверься ей, она не подскажет худого. Жизнь еще научит тебя: не открывай врата, пока смутны для тебя тайны, спрятавшиеся за этими вратами.
Со временем ты что-то поймешь, — ты ведь даже не знаешь, Диди, как много времени впереди у тебя для этого, — тогда только рискни. Может даже они, эти врата, приотворятся пред тобою сами.
Ты еще памятью вернешься туда, Диди, ибо память такая штука, что она всегда заставляет куда- нибудь возвращаться. Может быть, тогда ты будешь к этому возвращению хоть немного более готов.
Да, да, вернешься, Диди! Обещаю тебе – вернешься!
Прочая же твоя жизнь в Ренн-лё-Шато – вот она, в этой второй папке, только тесемочки развязать. И не совать нос туда, куда пока еще совать его преждевременно. Не много же в этом куске жизни страниц, накопившихся за пятнадцать лет.
Что надо, для тебя старательно расшифровал все тот же Х.Х.Двоехоров.
Смотри, коль не лень…
Бумажное эхо
…Обер-лейтенант, сообщаю Вам, что Вы осел. Простого дела поручить нельзя!
Ваши недавние приключения с девочками я прикрыл, но побег Риве – совершенно иное. Вы забили тюрьму какими-то конокрадами и прочим отребьем, а то главное, для чего были присланы в Ретель, прошляпили. Вы упустили человека, находящегося под наблюдением самого Генерал-полковника фон ***, и тут Вам не помогут никакие Ваши берлинские связи.
Вы утверждаете, что Риве бежал в бочке с дерьмом, но по-настоящему это Вы в дерьме, обер- лейтенант, а из-за Вас и вся контрразведка корпуса.
Подробный рапорт отсылаю в Берлин. Сами же готовьтесь к отправке в маршевую роту.
Лейтенанту Ордена N. de F.
…Что касается Башмачника, то он более не заговорит, можете быть уверены.
Кстати, выполняя это задание, я добился сразу двух результатов: по подозрению в убийстве (весьма шатком) оказался в ретельской тюрьме, в одной камере со своим подопечным. Между прочим, своевременно, ибо в первую же ночь спас ему жизнь. Получилось это так…
(Можно и пропустить. Тут и про смерть Турка, и далее – про мой первый допрос, в ходе которого я, с точки зрения моего ангела, несмотря на применявшиеся ко мне побои, 'к принятию экстренных мер повода не подал'.)
…Затем при подмоге Золотаря устроил побег – не самым, правда, элегантным способом…
(Дальше на полстраницы этой цифири – про бочку с дерьмом и прочее.)
…и таким образом мы снова очутились в Ренн-лё-Шато, неподалеку от которой Дидье Риве вскоре построил новую мукомольню. Дела, правда, здесь у него идут похуже, чем в Шампани, но зато мы с ним снова неразлучны. Так что могу с уверенностью сказать, что до сего дня лишнего он не болтал и стало быть – не подавал повода…
Дальнейшая связь – через старьевщика.
