Она молчала. Губы сжаты, из?под дрожащих ресниц льются слезы. Она правда любила и ненавидела его. Это не могло не трогать.
— Обещай, Риточка. Ты же не хочешь испортить дело всей моей жизни? Ты же не хочешь, чтобы я проклинал тебя потом? Нет ведь?
Подбородок у Риты задрожал.
— Хо… хорошо, — шепотом ответила она. — Я обещаю.
— Никогда?никогда.
— Ник… никогда?никогда!
— Ну и славно. — Максим поднял ее, посадил обратно в кресло. — Ну и славно.
Он запахнул пальто и вышел из квартиры.
«Все, как в тех снах… — подумал Максим. — Но эти страсти не для меня уже».
Он вышел из подъезда. Февральский, промозглый ветер остудил щеки, заставил сердце биться ровнее.
Марго не помнила, как оделась, захлопнула дверь, как спустилась по лестнице на улицу.
Двор был уже пуст. Она побежала, не различая дороги. «Никогда?никогда, никогда?никогда…»
— Ну что, что еще сделать? Удавиться, отравиться, утопиться? — с бессильной яростью зашептала она. — Как мне выкинуть его из головы, как не думать о нем?
— Рита!
Она буквально уткнулась в Ивана.
— Что?
— Вы… поговорили?
— Да. Все. Спасибо, — пробормотала она.
— Быстро же… Я и уйти далеко не успел. Ты плачешь? Ох, нет!
Иван обнял ее.
— Я дура, — пожаловалась Рита. — И мне делать больше нечего.
— Все так живут, не ты одна, — философски, утешительно заметил Иван. — У всех какая?то хрень в голове занозой сидит, не дает жить. Нет таких людей, которые не мучились бы чем?то…
Рита вздрогнула, взяла себя в руки.
— Я зря сюда приехала. Все было зря! — с ненавистью произнесла она.
— Ты хочешь уехать? — без всякого выражения спросил он.
— Да. А что мне тут еще делать… — сказала Рита. И внезапно вспомнила: а Иван ведь — тоже. «Только его заноза в голове — я!» И она произнесла раздраженным, потерянным каким?то голосом: — Ванечка, я тебя очень понимаю. Пойдем куда?нибудь?
— Пойдем. Куда?
— К тебе нельзя, мама твоя скоро придет. Ко мне тоже… Ну вот, что за жизнь! Своего угла до сих пор ни у кого нет! Пошли в гостиницу, что ли.
— А, ты в этом смысле… — У него вдруг губы побелели.
Он не мог отказать. Она просит, а он в позу становится — ой, нет, не буду, готов только по взаимной любви, а если без любви, то этим ты унижаешь себя, Риточка. Скорее он унизит ее, если оттолкнет сейчас.
И потом, чего самому себе врать — всегда хотел этого. Чтобы с ней…
Но, с другой стороны, она предложила это от отчаяния. В порыве благородства, что ли. Сама сказала: «Ванечка, я тебя понимаю». Значит, потом не простит ему своей жертвы. Потому что люди скверно себя чувствуют после того, как в жертву себя принесут (если только не ради родного ребенка, там другое дело).
Патовая ситуация. Отказаться нельзя (обидишь женщину), согласиться — потерять потом Риту сто процентов.
Всю дорогу до гостиницы Иван только об этом и думал, как разрешить проблему самым оптимальным образом.
Гостиница. Администраторша Ивана знала в лицо, он сколько раз привозил гостей с вокзала, помогал им чемоданы до стойки дотащить. Без особых проблем Иван снял номер на сутки (на время тут не сдавали, место вполне приличное). Администраторша только зыркнула на Риту, но ничего не сказала.
…Повел Риту за собой, сжимая в кулаке ключ от номера.
«Она меня потом возненавидит. Это она специально, чтобы совсем гадко ей стало… В гостинице?то, в общественном месте, считай. Потом сто лет сюда не приедет, в город наш!»
В номере.
— Погоди, Рита… Я вот что хочу сказать.
— Да? — бесстрастно отозвалась она, скидывая сапожки. Один полетел в одну сторону, другой — в другую.
— Я понял, ты не ради того маньяка, о котором роман хочешь написать, сюда приехала. Ты приехала ради Максима, ведь так?
— Да.
— И со мной все это время… тоже ради него. Чтобы встретиться с ним. Да?
— Да.
— И сейчас ты со мной, потому что хочешь отомстить ему.
— Не отомстить. Забыть поскорее. Сделать хоть что?то… чтобы забыть, — нахмурившись, поправила она. — И еще чтобы тебя отблагодарить. Ты хороший. Мне себя не жалко — если ради тебя… Я же видела, как ты на меня все это время смотрел!
Она села на кровать, протянула к нему руки. Каждое ее движение было особенным, красивым, каждое ее движение вызывало в Иване острое ощущение, напоминающее боль. «Отблагодарить», — сказала она.
Он сел рядом, прижал ее ладони к своей груди.
— Рита. Риточка. Прекрасная Маргарита… — серьезно начал он, глядя ей прямо в глаза. — Из жалости ты сейчас со мной, или из благодарности, или еще есть какая причина… Для меня неважно. Что ты там задумала на самом деле — написать роман или с братом моим встретиться — это тоже не имеет значения. Мне все равно, почему ты сейчас позвала меня. Не оправдывайся. А что для меня главное? Я сам хочу тебе сказать об этом, о главном. Сам. Вот слушай. Я тебя люблю. Я всегда любил только тебя. Сколько себя помню… Ты — самое лучшее, что есть в моей жизни. Я, может, не очень умею красиво говорить, но зато я говорю правду… Я сделаю все, что ты хочешь. Все. И я уже тебе благодарен. За одно то, что ты есть… Что ты существуешь. Главное — это ты.
Рита сидела рядом, слушая с удивлением, растерянная, притихшая. Но уже ни боли, ни отчаяния в ее взгляде не было. Кажется, Ивану все?таки удалось найти нужные слова и переломить ситуацию. Недаром же говорят: самая лучшая дипломатия — это никакой дипломатии.
— Я тебя люблю. Я тебя ужасно люблю! — не слыша собственного голоса, повторил он, притянув Риту к себе. Она то ли вздохнула с облегчением, то ли ахнула… И в ответ порывисто обняла его.
Это был необыкновенный момент. Потому что ничего подобного Иван еще никогда не испытывал в своей жизни.
— Спасибо… — шепотом произнесла Рита.
Потом она отстранилась и принялась расстегивать пуговицы на своей блузке. Иван покачал головой, улыбнулся, прошептал «Нет!» и отвел ее руки. Сам стал расстегивать пуговицы. Расстегнул, поцеловал ее грудь — здесь, здесь, и здесь. Снял блузку, поцеловал ее плечи. Вблизи, без одежды, Рита пахла сладким и теплым… В этом запахе было что?то трогательное и беззащитное. Хотя разве запах может быть беззащитным?.. Да, может, если при этом хочется спасти эту женщину, защитить ее. От всего мира, от нее
