нагрубил бы ей. Поняла ли Кароль, что он готов взорваться? Она промолчала и снова устремила взгляд на дорогу. Машина медленно тронулась с места. Навстречу им мчалась Скорая помощь.
— Я думаю, они выживут, — сказал Филипп. — Молодой ранен только в лицо, а у старика, по-моему, просто сильный шок.
Филипп и Кароль продолжали вполголоса говорить об опасности на дорогах. «Когда сидишь за рулем, нужно быть настороже, многие так легкомысленны…» Забившись в угол, Жан-Марк ждал, когда они заговорят о его слабости. Но словно по молчаливому уговору, отец и мачеха не касались этой темы. Наверное, не дождутся, когда останутся вдвоем, и уж тогда отведут душу! Жан-Марк даже услышал голос Кароль: «Напрасно ты заставил его подойти к этим несчастным… Ты же знаешь, какой он впечатлительный!.. Я так его понимаю!..» А после этих жалобных слов отец совсем перестанет его уважать. И чего она лезет не в свое дело? Франсуазе и Даниэлю она нравится, но только не ему. При ней он всегда чувствует себя не в своей тарелке. Его раздражает в ней все: ее пеньюары, притворная усталость, жеманство. Рыдания подступили к горлу. «Подумать только, я блевал у нее на глазах!» Он нарочно употребил это грубое слово, чтобы сделать себе еще больнее. Машина вдруг остановилась. Какая-нибудь неполадка, подумал Жан-Марк. Но отец спросил, не оборачиваясь:
— Хочешь вести машину?
— Нет, — ответил Жан-Марк.
— И все же, дружок, тебе придется сесть за руль.
Филипп пересел на заднее сиденье, Жан-Марк занял его место. Кароль не шевельнулась. Усаживаясь рядом с ней, Жан-Марк уловил запах ее духов, и злоба его вспыхнула, словно пламя, бегущее по сухой траве под резким порывом ветра. Что означает это новое испытание? Его снова гнали на препятствие, как лошадь, которая не сумела перепрыгнуть с первого раза и теперь должна забыть о неудаче! Или они хотят убедиться, что он уже овладел собой? Хорошо, пусть увидят, на что он способен. Жан-Марк рванул машину с места. Нажимая на педаль акселератора, он все увеличивал скорость, и руки его, стиснувшие руль, ощущали радостную дрожь машины. Он почти не сбавлял газ на поворотах, от визга колес его охватывал сладкий ужас. Чем безрассуднее был риск, тем сильнее было его злорадное ликование. Он рвался навстречу опасности, не только бросая вызов отцу и мачехе, но и доказывая самому себе, что не дорожит жизнью. Не поворачивая головы, Жан-Марк чувствовал рядом с собой полумертвую от страха Кароль, а сзади отца, в бешенстве сжимавшего зубы. Этого-то он и добивался. Воздев руки к небу, оторопело мчались деревья, лента дороги с тупым однообразием бежала под колесами машины, ветер хлестал по крыше, а в сердце Жан-Марка холодной змейкой притаился страх. Сто тридцать, сто сорок, сто шестьдесят… И вдруг за его спиной раздался спокойный голос:
— Ты еще долго будешь валять дурака, Жан-Марк?
— Я не валяю дурака, — пробормотал он, против воли сбавляя скорость.
— Тебе очень хочется, чтобы с нами случилось то же, что с теми беднягами?
На миг все померкло перед глазами Жан-Марка. Напоминание о крови отрезвило его. Руки, судорожно сжимавшие руль, расслабились. Он молча признал правоту отца и еще больше замедлил ход. И все же мысль что в течение нескольких минут он дерзко играл со смертью, была ему приятна. До Бромея Жан-Марк вел машину с радостной легкостью человека, избежавшего верной гибели.
Деревушка жалась к слишком высокой для нее колокольне и казалась совершенно безлюдной. Жан- Марк распахнул маленькую дверцу в деревянных воротах, за которыми стоял дом с закрытыми ставнями, хмурый под облачным небом. В белизне отсыревших стен, не скрытых больше пышной листвой дикого винограда, было что-то болезненное. Болталась на ветру водосточная труба. Ни одного цветка на клумбах, ни одного кресла в саду.
— Вы не зайдете на минутку? — спросила Кароль.
— Нет, — ответил Филипп. — Теперь мы действительно опаздываем. До скорого!
Отец сел за руль. Жан-Марк рядом с ним. Оставшись наедине с отцом, он вдруг почувствовал облегчение. А потом совсем успокоился — без Кароль все казалось проще. Машина бесшумно неслась по гладкой дороге. Филипп заговорил о предложении, которое он собирался сделать Ашилю Вернеру, чтобы расширение предприятия не вызвало осложнений на бирже. Его рассуждения были четки и основательны, как математическая формула. Неожиданно отец оборвал себя на полуслове и, сразу помрачнев, проговорил:
— Те двое — я не хотел говорить при Кароль наверняка отдадут концы.
— Ты уверен? — Сердце Жан-Марка сжалось.
— Что с тобой стряслось? Ты чуть не упал в обморок!
Загнанный в угол, Жан-Марк попытался вывернуться:
— Мне еще утром было неважно… Наверное, съел что-нибудь не то за завтраком…
— Зачем ты хитришь?
— Я не хитрю!
Филипп повернулся к сыну, и Жан-Марк был поражен: лицо отца выражало сочувствие.
— Конечно, хитришь! Ты впервые видел тяжелораненых?
— Да.
— Но ведь нет ничего чище крови!
— Может быть… не знаю…
Под испытующими взглядами отца Жан-Марк старался побороть вновь поднимающуюся к горлу тошноту.
— Не переживай, это может случиться с каждым! — добродушно сказал Филипп. — В двадцать лет я был такой же, как ты. Но я подавил в себе чрезмерную чувствительность.
Жан-Марк так нуждался в ободрении, что даже от этих слов воспрял духом. Раз и отцу случалось когда-то проявлять малодушие, значит, не стоит убиваться. Ему отпустили грех, честь его не пострадала, и Жан-Марк удобнее устроился на сиденье. Хотя их уже ждали, Филипп не увеличивал скорости. Без сомнения, он хотел продлить беседу. Он так редко разговаривал со своими детьми! Перебирая в памяти отроческие и детские годы, Жан-Марк не мог припомнить столь значительного разговора между ними. А сегодняшний был для него откровением: отец любит его, уважает, понимает! Гордая радость охватила Жан-Марка.
— Видишь ли, человек складывается постепенно, день за днем, — начал Филипп. — Главное — сила воли. Думай постоянно о себе, о себе в первую очередь. Никогда не отступай от поставленной цели, разве только этого потребуют твои же интересы. Я тебе объясню все, что касается дел. Ты воспользуешься моим опытом. И достигнешь высокого положения еще быстрее, чем это удалось мне. Что же касается женщин — это совсем иное, тут разбирайся сам!.. Кстати, как у тебя с ними?
Филипп искоса бросил взгляд на сына. Жан-Марк, не отвечая, смущенно смотрел на отца: массивное румяное лицо под седеющими, коротко остриженными волосами, карие проницательные глаза, нос с горбинкой, раздвоенный подбородок, круглая, плотная шея — все говорило о силе и неутомимом жизнелюбии. «Перед ним все отступают, — подумал Жан-Марк, — его ничем не смутишь. Вот человек, которого даже представить побежденным невозможно».
— Было у меня несколько приключений, — произнес Жан-Марк, помолчав.
Он сказал правду: действительно у него было три-четыре мимолетные связи с молоденькими, экзальтированными студентками, которые, поселившись отдельно от родителей, одновременно открывали для себя свободу, философию и любовь. Они переходили из рук в руки, не возбуждая ни длительного увлечения, ни ревности.
— Ну а теперь? — спросил Филипп.
— А теперь, — ответил Жан-Марк, — я состарился и остепенился.
— Какая жалость!
— Нет, правда, папа… Я познакомился с порядочной девушкой…
— Что ты разумеешь под словом «порядочная»?
— Девушка из хорошей семьи… словом, из нашего круга.
— Не пугай меня…
— Она очаровательна, в ней чувствуется порода…
— Ты сошелся с ней?
