женой и единственная его надежда на отпуск может великолепно рухнуть, потому что через две недели его дети пойдут в школу, а он измотан настолько, что нуждается в санаторном лечении, и его отправят в санаторий чуть ли не в приказном порядке.
Я выложил Веньке все математические расчеты нашего доктора. Реакция Веньки была неожиданной.
— Ну и балда же я! — Он шлепнул себя ладонью по лбу. — Одевайся, поехали!
— Куда?
— Как куда? К Анютке.
— Она, наверное, спит.
— Дурак ты, хоть и командир. И я дурак, не сообразил. И какого дьявола я потащил тебя сюда? — Венька заглянул в соседнюю комнату. Колька уже спал. Венька на цыпочках прошел к нему, вернулся с моей мичманкой и уже шепотом сказал: — Поехали!
— Но мы же с тобой недоговорили.
— Доплачусь по дороге.
— А Колька? Проснется — испугается.
— Не испугается, он привычный.
Шел второй час ночи, и мы быстро поймали такси. Долго ехали молча, должно быть, Венька не собирался продолжать разговор, и я спросил:
— Ну а выводы? Или ты не видишь никакого выхода?
— Почему не вижу? Выход ясен: надо этот порядок поломать и заставить всех заниматься своим делом. Теперь это и козе понятно, даже в газетах об этом пишут. Надо сократить количество инженерных должностей и за счет этого увеличить так называемый средний технический персонал. Идея не новая, но ее надо решать практически, конкретно. Так вот, я сочинил список, кого оставить, а кого надо попросить из конструкторского бюро. Хочу предложить этот список директору. Да вот все не решаюсь.
— Почему?
— Не так это все просто. Вот, скажем, Мишку Полубоярова я предлагаю попереть из бюро. А он — кандидат наук. Правда, диссертацию он защитил на тему: «Больше внимания разным вопросам», практическая ценность ее почти равна нулю, но попробуй его теперь убрать из бюро! За него же теперь и научно-техническое общество и местком горой встанут. И Кодекс законов о труде на его стороне. Законы-то у нас самые демократические, но они не учитывают таких тонких обстоятельств, как талантливость и бездарность. Допустим, Мишку даже переведут из бюро. Но ведь ему не могут предложить должность, которая оплачивается ниже. Ему подай равноценную, да еще такую, где он процентную надбавку за свое кандидатство не теряет. И дадут ему новую работу, а он в ней ни уха ни рыла не смыслит. Здесь-то он хоть немного, но тянет, а там ему надо все почти заново осваивать. Так какая же разница, где он будет, если обществу от этого никакой пользы? Нет, брат, тут, если уж ломать, то ломать решительно. И драка должна быть большая, а не мелкая потасовка.
— Боишься лезть в драку?
— Я-то? Нет, не боюсь. Но подумать надо. В драке ведь иногда достается и правым, и виноватым. Я — зачинщик, мне достанется больше всех, те две трети инженеров, которых я предлагаю сократить, станут моими врагами. Я этого не боюсь, ибо люди, не имеющие врагов, — как правило, беспринципные. Я лишь хочу, чтобы в этой драке все синяки и шишки распределялись не поровну, а по назначению.
Мы уже подъехали к дому Анюты, и шофер напомнил:
— Все, или еще куда поедем?
— Подождите, я сейчас вернусь, — попросил Венька, вылезая из машины.
— Поезжай, я тут один найду, адрес еще не забыл, — сказал я.
Но Венька решительно взял меня за локоть и повел в подъезд.
— Передам только в ее белы ручки. А то еще сбежишь. Вы ведь оба ершистые. — Он нажал на кнопку звонка.
Дверь открылась почти тотчас же, должно быть, Анюта ждала нас.
— Вот, с доставкой на дом. — Венька подтолкнул меня в спину. — Покедова!
— Может, зайдешь? — спросила Анюта.
— Нет, у меня Колька один дома. Еще испугается. Завтра с Нинкой явимся, так что готовьте пельмени. — Венька стал спускаться по лестнице.
— Подожди, — окликнул я его. — Если ты хотел, чтобы я благословил тебя на эту драку, то считай: благословение ты получил.
— Я так и думал. — Венька пожал мне руку и сбежал вниз.
Анюта стояла в дверях.
— Ну, здравствуй, — сказал я, прислонившись к косяку.
— Здравствуй, — тихо ответила она и протянула руки.
Я шагнул через порог и обнял ее…
— Ты ждала меня? — зачем-то спросил я.
— Да, у меня даже шампанское есть. Хочешь?
— Хочу.
— Накрыть стол в комнате или сойдет и в кухне?
— Лучше в кухне. Обожаю кухни! И знаешь, с каких пор? Помнишь, однажды мы с тобой трофейный фильм смотрели?
— Помню. Я все помню. И ты это знаешь.
— И я все помню. Не веришь?
— Было время, когда я начала сомневаться, а вот сейчас опять почему-то верю.
— Пожалуй, нам надо видеться чаще. Почему бы тебе наконец-то не выйти за меня замуж? Я ведь, собственно, за тобой приехал. Может, вместе махнем в Сочи?
— Можно. У меня ведь тоже отпуск. С сегодняшнего дня.
— Ты у меня догадливая!
— На том стоим! — Она протянула мне бутылку. — Открой, я не умею.
— Сколько тебе потребуется на сборы?
— Дня два.
— По-моему, хватит и одного. Привыкай жить по-военному, раз уж согласилась стать женой военного моряка. И вот еще что: нам не так уж часто придется видеться. В этом году наш корабль стоял в гавани всего сорок один день. И то мы их делили пополам со старпомом.
— Но у тебя же еще бывает месяц отпуска.
— Даже полтора, поскольку служу на Севере.
— Что же, приятный сюрприз, я этого не знала. Не представляю даже, как выдержу эти лишние полмесяца, я просто не готова к этому. Хотя, пожалуй, слишком долго готовилась.
— Ну, в этом мы оба виноваты. Глупенькие были. А вот сейчас ты, по-моему, поумнела, хотя и стала кандидатом наук.
— И наверняка поглупею, став твоей женой.
Я открыл бутылку и наполнил фужеры.
— Извини, но первый тост я всегда пью за тех, кто в море. Им там сейчас не сладко. Не возражаешь?
— Нет. Наверное, мне придется усвоить этот обычай.
— Да, пригодится.
15
Утром мы пошли в загс и подали заявление. Нам сказали, что ждать полагается два месяца. Пришлось долго объяснять, что столько ждать мы не можем, у меня отпуск всего полтора месяца, из них пять дней уже прошло. Женщина, принимавшая заявления, пошла к кому-то советоваться и, вернувшись,
