кивком пригласила нас в кабинет председателя. Навстречу нам из-за стола поднялся сухощавый мужчина в светлом костюме, застегивая на ходу пуговицы пиджака.
— Анна Ивановна? Какими судьбами?
Он пожал Анюте руку и вопросительно посмотрел на меня.
— Это мой муж, — представила меня Анюта. — Вернее, пока жених.
— Очень приятно. Поздравляю. — Председатель пожал мне руку и жестом пригласил садиться. — Прошу!
Когда мы уселись, спросил:
— Так чем могу быть полезен?
Анюта заставила меня изложить суть дела. Я постарался сделать это по-военному кратко, без эмоций, но Анюта перебила:
— Представляете, она сказала: «Тридцать лет после войны прошло, а они клянчат!» Сколько же обиженных и оскорбленных людей уходит отсюда?
— Да, на нее много жалоб, — сказал председатель. — Женщина она энергичная, но жестковатая. Работа у нее тоже нелегкая. К сожалению, жилищная проблема по-прежнему остается одной из самых больных. Впрочем, это не оправдывает ее грубости. Видимо, придется на ближайшей сессии ставить вопрос о ее пребывании на этом посту. А пока я вам могу пообещать заняться этим лично. Впрочем, зачем откладывать? — Он подошел к столу и нажал кнопку звонка. В двери появилась секретарша, и председатель сказал ей: — Попросите, пожалуйста, Светлану Сергеевну.
Она пришла минуты через две, увидев нас, усмехнулась и спросила:
— Пожаловались?
— Вот что, Светлана Сергеевна, — сказал председатель. — Этому Соколову, о котором вам говорил товарищ, подыщите комнату в первом этаже и где-нибудь на тихой улочке. Срок — три дня. Через три дня покажете мне ордер. Ясно?
— Я могу сделать сегодня. В соседнем доме есть свободная комната.
— Тем лучше. Оформляйте, потом проведете через депутатскую комиссию, думаю, там возражений не будет. А в половине шестого прошу обязательно заглянуть ко мне.
— Хорошо, — смерив нас презрительным взглядом, заведующая удалилась.
— Спасибо, — поблагодарил я председателя и встал.
— Торопитесь? — спросил он.
— Торопимся. Да и у вас в приемной народу много, — ответила за меня Анюта.
— Теперь уедете от нас? — спросил ее председатель.
— Придется.
— Жаль! Кто же вас заменит?
— Свято место не бывает пусто. И незаменимых людей нет.
— Вот это неверно. Есть незаменимые! — воскликнул председатель. — Вот Арзамасцев от нас уехал. Кем его можно заменить?
— Арзамасцева, пожалуй, не заменишь. Но это же редчайший талант.
— Вот именно.
Я не знал, кто такой Арзамасцев, но тоже был убежден, что есть люди незаменимые.
Может, этот председатель тоже незаменим на своем посту?
16
Когда в полном составе явилось семейство Паншиных, у нас еще ничего не было готово. Нина стала помогать Анюте лепить пельмени. Колька опять занялся моей мичманкой, а нам с Венькой было поручено накрыть на стол.
— А знаешь, старик, я сегодня все-таки ознакомил директора и секретаря парткома со своим сочинением, — сообщил Венька.
— Ну и как они?
— Сначала переполошились, а потом ничего, остыли, стали шевелить извилинами. Секретарь осторожничал, в основном помалкивал, а директор больше, чем на половину, не соглашался сократить штат инженеров. Вызвали главного конструктора, и он неожиданно поддержал меня. У него башка светлая.
— Ну, с такой огневой поддержкой можно идти в атаку.
— Не скажи. Информация о моем предложении просочилась в бюро, на меня уже накатали жалобу, и двое наших понесли ее в горком партии. Между прочим, одного из них я предлагаю оставить, он мужик толковый, но и его втянули в эту заваруху.
— Ничего, держи хвост морковкой. Как Мишка реагирует?
— Он-то не сомневается, что его оставят. Похлопывает меня по плечу, подбадривает, тоже про морковку упоминал. И знаешь, я не решился ему сказать. Пожалуй, пожалел. Мне его почему-то жаль.
— Как говорится, пожалел волк овцу, а потом скушал.
— Сам он себя всю жизнь кушает. Ну какой из него ученый? Как молодые девчонки поголовно мечтают стать актрисами, так теперь молодые инженеры правдами и неправдами рвутся в науку. Наука и мода, казалось бы, несовместимые понятия, а вот стало модным писать диссертации — и все тут. Не важно, на какую тему и какой от этого будет прок, лишь бы защитить. И ведь защищают! Не открытия, а темы. Вот тебе сегодня сообщение о защите двух диссертаций. — Венька взял с тумбочки газету. — Одна тема такая: «Газета „Знамя“ в борьбе за коллективизацию». И за этот обзор районной газеты человек станет кандидатом наук. А что он открыл? В лучшем случае обобщил опыт, уже не нужный, потому что коллективизацию мы закончили сорок с лишним лет назад. Вот и Мишкина диссертация об организации поточного производства — устаревший опыт, не более. Да, не везде еще налажено поточное производство, его надо внедрять, но при чем тут наука и прогресс? А под прикрытием термина «научно-технический прогресс» нередко протаскиваются псевдонаучные идеи столетней давности.
— Но ведь есть же идеи, которые не осуществлены, незаслуженно забыты, — возразил я.
— Есть и такие, — согласился Венька. — И я безусловно за их возрождение и осуществление. Но зачем возвращаться к тем, которые опровергнуты практикой?
— Как я понял, Мишкина-то идея не опровергнута.
— Да не его же это идея! Это перепевы давно известного. Мишка не ученый, а профанатор.
— Он-то о себе иного мнения.
— В этом его трагедия, — вздохнул Венька.
— А мне он показался вполне самодовольным.
— Этого у него хоть отбавляй. Не знаю, что там решит горком, а Мишке я завтра все-таки скажу.
— Да, так, пожалуй, честнее. А на свадьбу я его все же позову, — сказал я.
Венька исподлобья посмотрел на меня и не спросил, а лишь облегченно констатировал:
— Значит, отважились. Наконец-то. Поздравляю. А мы уж все извелись из-за вас. И какого дьявола вы столько лет тянули?
— Сам не знаю. Так получилось. Ты обзвони-ка всех наших, сообщи, что двадцать первого июля раб божий Виктор Николаев соизволил положить свою жизнь на алтарь супружества. Антонину Петровну тоже пригласи. А мы с Анютой завтра уедем в деревню. Где бы ни летала птичка, а все равно ее тянет к родному гнезду. Хочется побродить по знакомым тропиночкам, по лугам и березовым колкам.
— Соскучился?
— Да. По-моему, только моряки и умеют по-настоящему скучать по земле.
— Ну, это ты загнул. А может, и нет. Я ведь никогда не уходил в море, не знаю, что вы там чувствуете. А верно, что? — с интересом спросил Венька.
И в самом деле: что? Я как-то не думал об этом. В море испытываешь сразу много чувств: и радость, и грусть, иногда озлобление, но нередко и восторг. Тоску тоже. Ожидание. Свободу. Прилив сил. Что еще?
Лишь подумав, я сказал:
