многих лет, ожидающих нас впереди. Если вы откроете тайну радиоактивной «пыли» такой компании, вы вручите миру оружие для самоубийства.
Ларнер ответил ему с ходу:
– Я мог бы опровергнуть многое из сказанного вами, но не стану этого делать. Если говорить прямо, то я вижу, в чем тут дело. Ваша беда, полковник, в том, что вы профессиональный военный и не верите в народ. Солдаты могут приносить пользу в определенных ситуациях, но все равно – худшие из них – тупые солдафоны, а лучшие – почему-то нередко мнят себя прирожденными воспитателями…
Все прочее было выдержано примерно в том же духе.
Маннинг спокойно ждал, когда придет его черед отвечать.
– Может быть, я и есть то самое, о чем вы говорили, но вы ничего не возразили по существу моей аргументации. Что вы собираетесь сделать с сотнями миллионов людей, у которых нет ни демократических традиций, ни любви к демократии? Да, возможно, моя концепция демократии отличается от вашей, но я твердо знаю вот что: здесь, на западе, есть пара сотен тысяч избирателей, пославших меня в конгресс; и я не намерен стоять в стороне и спокойно смотреть, как прокладывается курс, который неизбежно приведет к их гибели или к полному краху. Вот наше вероятное будущее, которое мне видится в случае, если будет реализовано расщепление атомного ядра и начнет развиваться производство смертельно опасных радиоактивных искусственных веществ. Какая-то страна в скором времени создаст у себя запасы радиоактивной «пыли». Она нанесет нам удар первой, чтобы поставить нас на колени и развязать себе руки. В один прекрасный день будут уничтожены Нью-Йорк и Вашингтон, а затем и все наши главные промышленные зоны, и вся страна окажется экономически и политически дезорганизованной. Но в этих городах не будет нашей армии; у нас сохранится воздушный флот и запас «пыли», спрятанный где-то там, куда не достанет вражеская бомбежка. Наши ребята отважно и с полным правом начнут уничтожать города напавшей на нас страны. Так и будет раскачиваться этот маятник, пока оба государства не ослабнут настолько, что уже не смогут поддерживать тот высокий уровень индустриального развития, который нужен, чтоб строить самолеты и производить «пыль». В результате начнется голод и эпидемии опаснейших болезней. Детали можете дорисовать сами.
А потом в игру вступят другие страны. Конечно, это будет самоубийственная глупость, но, чтобы вступить в драку, больших мозгов не надо. Для этого нужны всего-навсего крохотная группа, рвущаяся к власти, несколько самолетов и маленький запас порошка. Это тот порочный круг, который невозможно разорвать, пока вся планета не опустится ниже того уровня развития экономики, который нужен, чтобы поддерживать технологию, необходимую для своего дальнейшего функционирования. По моим расчетам, такая точка может быть достигнута к тому времени, когда три четверти населения земли уже вымрут от «пыли», болезней и голода, а культура упадет до уровня деревенско-земледельческой. Так где же окажется ваша конституция и ваш Билль о правах, если вы дадите такому свершиться?
Я передаю все это в весьма сокращенном виде, но смысл был именно таков. Считаю безнадежной попытку запоминать каждое слово в этих спорах, длившихся несколько дней.
Следующим за Маннингом принялся дискутировать министр военно-морского флота:
– А вам не кажется, что вы несколько склонны к истерике, полковник? В конце концов, наш мир повидал немало видов вооружения, которые должны были сделать войну неизбежной и такой кровавой, что о ней даже подумать страшно. Отравляющие газы, танки, самолеты, даже, если не ошибаюсь, огнестрельное оружие…
Маннинг криво усмехнулся.
– Вы это тонко подметили, господин министр. «И когда волк действительно пришел, мальчик напрасно звал на помощь». Могу представить себе торговую палату Помпеи, противопоставляющую столь же логичные аргументы какому-нибудь древнему вулканологу, такому осторожному, что он испытывал недоверие даже к Везувию. Попробую доказать оправданность моих опасений. «Пыль» отличается от более ранних видов оружия как своей смертоносностью, так и легкостью применения, но особенно тем, что нам не удалось разработать никаких средств защиты от нее. По ряду веских технических причин я сомневаюсь, что это будет когда-либо сделано; во всяком случае, в нашем столетии это в высшей степени мало вероятно.
– А почему?
– Потому что радиации невозможно противодействовать, если вы не установите между собой и ею свинцовую преграду; к тому же эта преграда должна быть воздухонепроницаемой. Люди смогут выжить только в герметически закрытых подземных городах, но в этих условиях наша специфическая американская культура вряд ли имеет шанс сохраниться.
– Полковник Маннинг, – вступил в разговор государственный секретарь, – мне кажется, вы проглядели весьма очевидную альтернативу.
– Вот как?
– Да. Надо удержать «пыль» в тайне, продолжать идти своим путем и предоставить остальному миру заботиться о своих делах. Это единственная программа, которая опирается на наши национальные традиции.
Государственный секретарь был настоящим джентльменом старой школы, но новые мысли он усваивал с некоторым трудом.
– Мистер секретарь, – почтительно возразил Маннинг, – мне тоже хотелось бы занять позицию невмешательства в чужие дела. Да, я очень хотел бы этого. Но, по твердому убеждению всех экспертов, нам не удастся удержать контроль над этой тайной, иначе как применяя жесткие полицейские меры. Немцы и раньше чуть ли не наступали нам на пятки в области атомной физики; только по счастливой случайности нам удалось стать первыми. И я прошу вас подумать о Германии, о той Германии, какой она станет год спустя – обладательницей солидного запаса «пыли».
Секретарь ничего не ответил, но я видел, как его губы беззвучно произнесли слово «Берлин».
И все началось по новой. Президент умышленно предоставил Маннингу честь нести на своих плечах основную тяжесть дискуссии, сохраняя весь запас своей спокойной доброжелательности для умиротворения особо ожесточенных противников. Он решил не передавать дело на обсуждение конгресса, так как самолеты-опылители окажутся над нашими головами задолго до того, как все сенаторы успеют высказать свои соображения по данной проблеме. То, что он собирался сделать, возможно, и не вполне соответствовало конституции, но если ему не удалось бы осуществить это, то в скором времени от самой конституции не осталось бы и следа. Тем более что имелись прецеденты – объявление независимости, доктрина Монро, «Луизианская покупка», отмена «хабеас корпус» [Закон о неприкосновенности личности (1679 г.) ] во время Гражданской войны, соглашение о соотношении морских флотов.
Двадцать второго февраля президент ввел на всей территории страны чрезвычайное положение и отправил «Прокламацию мира» главам всех суверенных государств. Если очистить ее от всякой дипломатической шелухи, то она гласила: Соединенные Штаты обладают возможностью нанести сокрушительное поражение любой державе или любому союзу держав. В соответствии с этим, мы объявляем войну вне закона, и призываем все страны полностью разоружиться. Попросту говоря: «Бросай оружие, ребята! Мы держим вас на мушке».
В приложении формулировалась следующая процедура; все самолеты, способные пересечь Атлантику, должны быть в недельный срок перегнаны на аэродром, точнее, на огромный степной участок, выделенный к западу от Форт-Райли в Канзасе. Для машин меньшего радиуса действия в качестве сборных пунктов отводилась территория вблизи Шанхая и в Уэльсе. Меморандум в отношении прочего военного оборудования должен появиться позже. Уран и его руды даже не были упомянуты; это оставлялось «на потом».
И никаких послаблений. Отказ от разоружения будет расцениваться как акт войны против Соединенных Штатов.
В сенате не случилось ни единого апоплексического удара. Почему – понять не могу.
Только три страны были по-настоящему задеты подобным разворотом событий – Англия, Япония и Евразийский Союз. Англия была предупреждена заранее: как-никак мы вытащили ее из войны, которую она уже проигрывала, так что она, а вернее, люди, стоявшие у власти, великолепно знали, что мы можем сделать с ними и что наверняка сделаем в случае необходимости.
Другое дело Япония. Японцы не видели Берлина и даже абсолютно не верили в то, что там
