Флоренс и Джайлс

дыхание и воображаю, что темнота в комнате — это могильный мрак. Я представляю, что надо мной крышка гроба. Я думаю о своих похоронах, о том, как все, кого знаю: миссис Граус, Джайлс, может, даже дядюшка, хоть и не могу сказать, что по-настоящему знаю его, Мег и Мэри, и Джон, — все они стоят вокруг темной ямы и смотрят, как гроб со мной опускают в глубомрак могилы. Потом раздается стук — это земля с первой лопаты ударяет о крышку, но скоро звук становится все глуше, глуше, моя могила наполняется, и скоро земля уже падает на землю. Я думаю и о том, как скорбящие возвращаются домой уже почти в сумерках — зимние дни коротки, — уютно устраиваются у камина и заводят разговор обо мне. Но постепенно они переходят к другим темам, и на них незаметно нисходит благодать забвения. Я воображаю, как время от времени кто-нибудь из них вспоминает, что днем они оставили меня лежать в холодной и сырой земле, как понемногу темнеет, а я начинаю свое новое существование здесь, в новом доме, в своей подземной яме.

Когда я возвращаюсь мыслями к мертвому телу, на память приходят «Заживо погребенные» Эдгара По. Тогда я представляю, что еще жива, что кричу и прошу выпустить меня наружу, царапаю ногтями крышку гроба, но надо мной шесть футов земли, меня никто не слышит, лишь я сама слышу свои вопли. Я кричу, кричу, пока голос не отказывает, тогда я могу только хрипеть. И вот, ослабев, я лежу и слушаю собственное дыхание, пока воздух не заканчивается, и нечем дышать и нечего слушать, потому что больше вообще ничего нет.

Мне было жуткодиноко, потому что Джайлс все никак не мог простить вырванных зубов, хотя все они были молочными и скоро все равно бы выпали. Братец злился потому, что почти ничего не мог есть, кроме супа, который он, конечно, тут же возненавидел. Даже перестав обвинять, бедняжка долго еще меня сторонился. Я была благодарна ему за то, что он принес в жертву зубы, позволив мне увидеться с Хедли, хоть наш разговор и не удался, за то, что не выдал меня и не рассказал мисс Тейлор о нашем плане. Правда, я слышала пару словечек, оброненных гувернанткой в разговоре с миссис Граус. Из них я поняла, что, садясь в кресло, братишка кричал «какую-то чепуху» о том, что зубы у него совсем здоровы, а он просто притворялся.

— Если это он притворялся, — рассуждала миссис Граус, — то этот мальчуган — великий актер.

Эти слова заставили меня заподозрить, что бедная женщина, как и я, ни разу в жизни не переступала порога театра.

Итак, я сумела сообщить Хедли о своих опасениях, но за это пришлось заплатить дорогую цену, ведь теперь Джайлс избегал меня и, разумеется, сблизился с новой гувернанткой, а та изо всех сил изображала заботу и сочувствие. Как я ни пыталась объяснить братцу, что ведь это именно она, мисс Тейлор, разрешила дантисту удалить зубы, он меня не слушал. Я то и дело натыкалась на мисс Тейлор и Джайлса, сидящих рядышком, в обнимку, — по-моему, гувернантки не должны вести себя подобным образом. Мисс Уитекер определенно никогда не позволяла себе ничего похожего, да и мне казалось, что это как-то неправильно. Все это означало только одно: хоть мне и удалось привлечь внимание капитана Хедли, зато я своими руками бросила Джайлса прямо в объятия мисс Тейлор, в буквальном смысле. Так я, сама того не желая, невольно поспособствовала злодейке в осуществлении ее плана: помогла сблизиться с Джайлсом и привлечь на свою сторону, облегчив побег и его же собственное похищение.

В день нашей поездки к дантисту случилось еще одно происшествие, изрядно меня напугавшее. После обеда я вышла из столовой. В вестибюле я задержалась у большого зеркала, висевшего там, и стала рассматривать свое отражение. Я увидела высокую, нескладную девчонку, голенастую, как журавль, с длинными руками и ногами и тонкой шеей, с таким бледным лицом, каких не бывает у здоровых людей. Глаза с красными веками были окружены темными кругами размером с блюдце. Белое платье и кружевной фартук висели как на вешалке, как будто в последнее время я не росла, а съеживалась, урастала. Словом, я так скверно выглядела, что с трудом узнала себя. У меня был вид тяжелобольной. Внезапно за мной что-то задвигалось, и в зеркале появилась мисс Тейлор. Она смотрела из-за моего плеча.

— Ты не красавица, Флоренс, — сообщила гувернантка, и белая голубка в моей душе затрепетала и упала наземь, сраженная ее словами. — Но в тебе есть какая-то притягательная сила, а это куда важнее, чем просто милая мордашка.

Мы обе постояли, рассматривая мое отражение.

Раздался шелест шелка, я обернулась и увидела, что гувернантка, не добавив больше ни слова, удаляется. Тогда я снова повернулась к зеркалу, и от того, что я там увидела, кровь застыла у меня в жилах. Потому что у меня за спиной, с торжествующей, издевательской улыбкой на губах, все еще стояла мисс Тейлор. Я закрутила головой, но та, заспинная, уже ушла. Я снова взглянула в зеркало — в нем оставалось ее отражение! Беззвучно смеясь, оно продолжало заглядывать через плечо моего собственного отражения. Мне стало нехорошо. Я поморгала, открыла глаза — она была на месте. Помотав головой, чтобы избавиться от нее, я бросилась бегом по коридору за настоящей мисс Тейлор, но не удержалась, чтобы не притормозить и не взглянуть в зеркало еще один — самый последний! — раз. Она была там — ее отражение, запертое в стекле: голова откинута, рот раскрыт в жутком беззвучном хохоте.

В тот день в библиотеке я рассеянно сидела над «Сердцем-обличителем»,[10] не в силах сосредоточиться — даже такая прекрасная история не могла меня увлечь. Я ни о чем не могла думать, кроме этого чудовищного удвоения моей неприятельницы, заключенной в зеркало, словно жаворонок в тесто. Мне было до смерти страшно при мысли, что я могу опять ее увидеть, но в то же время я не могла дождаться, когда можно будет сорваться с места и побежать проверить, там ли она еще.

Случилось так, что, когда наступило время ужина и мы уже подходили к маленькой столовой, мисс Тейлор вдруг вспомнила, что оставила что-то в комнате. Она велела нам с Джайлсом садиться за стол и приступать к еде, не дожидаясь ее, иначе все остынет. Так уже бывало и раньше, и я подумала, что это, возможно, предлог, чтобы поменьше бросалось в глаза, что она ничего не ест. В самом деле, хотя наша новая гувернантка провела с нами всего несколько недель, было заметно, что она делается все более тощей буквально с каждым часом. Сейчас она выглядела так, словно кожа лица натянута прямо на череп, а кожа шеи, под которой совсем не было плоти, свисала под подбородком пустым мешочком, как у ощипанной курицы.

Мы с Джайлсом послушно направились к столовой, но стоило мисс Тейлор скрыться за поворотом лестницы, я схватила Джайлса за руку и потащила его в холл, к зеркалу.

— Фло, что ты делаешь? Столовая в другой стороне! Пусти меня, я есть хочу!

— Шшш… Джайлс, она тебя услышит. Идем, это всего на минутку. Я хочу показать тебе кое-что.

Подходя к зеркалу, я чуть не лишилась чувств. Я не могла посмотреть в зеркало, так было страшно увидеть ее. Но когда Джайлс нетерпеливо потянул меня за руку, я медленно подняла глаза и увидела свое второе «я», напуганного одинокого журавлика. Впереди стоял братец, с безразличным видом изучая своего двойника, а за моей спиной — вот ужас! но я знала, что так и будет! — высился близнец моей мучительницы, таращился мне прямо в глаза и вызывающе улыбался.

Джайлс отвернулся и стал тащить меня от зеркала, он стремился в столовую.

— Ну же, Фло, голубушка, я умираю от голода!

— Обожди, Джайлс, одну секунду, пожалуйста! — Я потянула его обратно и, обхватив сзади за плечи, заставила посмотреть в зеркало: — Смотри! Скажи мне, что ты видишь?

Братец постоял, глядя в отражающее стекло. На этот раз он не смотрел на себя, а перевел взгляд выше, на меня и, по всей видимости, на женщину, стоящую за мной. Сердце стукнуло раз, другой. Я затаила дыхание.

— Что ты видишь? — спросила я наконец.

— Ведьму, — ответил наконец Джайлс. — Ужасную, страшную ведьму.

Развернув братца к себе, я порывисто обняла его, не в силах сдержать облегчения:

— Так ты тоже ее видишь! Ты в самом деле ее увидел!

Джайлс оттолкнул меня и поднял голову.

— Я тебя увидел, Фло, вот кого. Но только ты, конечно, не ужасная и не страшная… и не ведьма. Я просто пошутил, когда так сказал.

Я потрясла его за плечи: