что дверь в кабинет у мэра в течение двух часов была для посторонних закрыта. А после обеда рванули от мэрии в сторону Холма две легковых машины. В одной сидели специалисты, плюс умный директор Павел Иванович из НИИ, а в другой, естественно, мэр с помощником.
Между тем, работа у Монумента шла через пень-колоду. Пугала нависшая над головой бетонная громадина, раздражала охрана, то и дело появлявшаяся на площадке и просившая закурить. Рабочие дрогнули и впали в затяжную депрессию. А тут еще и аванс задержали. Однако первым с объекта дезертировал прораб Козлов, уставший слушать по телефону разносы, которые Дурин регулярно учинял два раза в день — утром и вечером.
— Вот я у него вчера спрашиваю: так пробивать нам штробы или не пробивать? — говорил старшине дезертир, надежно окопавшись за столиком в «Старом доте». — А он мне, ты представляешь, и говорит: кончай ерундой заниматься, никаких тебе больше штробов, будем скважину бурить. Нет, ты прикинь: Монумент мне, того и гляди, на голову упадет, а ему скважину подавай.
— Главнокомандующие! — сурово вздыхал старшина и уходил за очередной бутылкой «Трофейной».
А что, Монументу и в самом деле было плохо? Увы! Монумент оседал прямо на глазах, заставляя рабочих дружно писать заявления об уходе по собственному желанию. Правда, оставалась надежда, что еще можно что-то исправить: откопать основание, провести планировку местности… Черт возьми, да хоть гранитными плитами верхушку Холма обложить, лишь бы только Монумент на поверхности удержался! Между тем, стометровая скважина, в авральном порядке пробуренная буквально за три дня, показала: под основанием Монумента находятся обширные карстовые пустоты, оставшиеся от подземного озера. А это дело серьезное: чихнуть не успеешь, как грунт под ногами поползет.
— Пока озеро было полным, свод держался, а как воды в озере не стало, так сразу же и осадка грунта началась, — объяснял умный Павел Иванович мэру в первых числах октября. — Вот только я одного не могу понять: куда вода подевалась? Она же еще в прошлом году там была!
— Ушла вода, вот и нет ее, — буркнул приезжий специалист № 1 по фамилии Круглов. А специалист № 2 (его ФИО, к сожалению, утрачено), снисходительно хмыкнул:
— Да что там вода? Вот нам коллега звонил, из Кельна… между прочим, профессор и доктор. Колоссальнейший авторитет! Так вот, по его мнению, образование карстовых пустот абсолютно не противоречит современной теории тектонических процессов, происходящих в астеносфере. А вы — вода, вода…
И пошел говорить что-то такое научное и малоприятное, что даже умный Павел Иванович, и тот поморщился, мэр Дурин же и вовсе лицо потерял.
— Но надо же что-то делать! — воскликнул он. — Вы же специалисты! Павел Иванович, может быть, нам бетоном эти пустоты залить?
— Можно и бетоном, — отвечал Павел Иванович, подумав, — да боюсь, мощностей у нашего ЖБИ не хватит. Опять же, с финансированием в науке, сами знаете, тяжело, даже на аппаратуру не хватает, а про зарплату и не говорю… В конце концов, мы можем просто не успеть. Элементарно.
— Прямо хоть Годовщину досрочно отмечай! — невольно вырвалось у Дурина.
— А вот это уже не в нашей компетенции, — заметил тот, что с утраченной фамилией.
— Да и командировка у нас кончается, — в свою очередь, буркнул Круглов.
Пришлось отпустить обоих с миром. Все, что могли, они сделали. Однако досада как легла на сердце, так и лежала там весь следующий день. «Смотри, ты, какие грамотные! Вода их не интересует, пустоты им подавай! — Мысли у Дурина были раздерганными, бессвязными, бестолковыми. — Из Кельна, видишь ли, им позвонили… авторитет колоссальнейший… А здесь хотя бы телеграмму кто-нибудь прислал!»
И словно накликал Дурин — назавтра же пришла в мэрию срочная телеграмма:
«Отстал поезда зпт высылайте пять тысяч гривен срочно Харьков билет главпочтамт до востребования тчк Фуфлачев». А может быть, телеграмма была вовсе не из Харькова, а из Киева, и не Фуфлачев ее прислал, а кто-то другой, тот же Виктор Степанович, например? Сейчас точно сказать невозможно, а на почте могли что-нибудь и напутать. Они вечно что-нибудь путают, а то и письма теряют. У них все может быть!
А впрочем, телеграмму почтальоны все-таки доставили, даже две телеграммы принесли, причем одна из них была на бланке «Международная».
Одна телеграмма обнадеживала: «Держитесь зпт помощь близка зпт желаю успехов тчк Шелудёв». А вторая — извещала: «Срочно прерываю работу очередным проектом зпт вылетаю любимый Город зпт буду седьмого октября зпт встречайте тчк Навродин».
Между тем, ситуация на Холме начинала выходить из-под контроля. Вдруг прибыл из столицы один важный чин и долго гудел министерским голосом у мэра в кабинете, после чего Аркадий Филиппович срочно отбыл в Москву. Вдруг появилась в газете статья непримиримого Ал. Серебряного, где читалось буквально следующее: «Доколе местные власти будут прятать от глаз общественности все то, что скрывается за забором? Недавно нашему корреспонденту с большим трудом удалось кинуть взгляд на тщательно охраняемую территорию, и вот что он на ней увидел…» И вслед за этим шли триста пронзительных строк с описанием всего увиденного. Расписал Ал. Серебряный так, что прямо держись! Одни сапоги охранника чего стоят!.. Дырку в заборе, понятно, срочно заделали, начальника охраны лишили премии и перевели служить в детский сад, а вот правду о том, что творится на Холме, утаить так и не удалось. Она успела завладеть умами горожан и стала надежным достоянием гласности.
Сначала робко, по одиночке, а потом шумными группами и целыми толпами двинулись на Холм ходоки — лично проверить, не врет ли этот Серебряный, а при возможности и сфотографироваться на фоне пресловутого забора. Срочно переброшенные на Холм дополнительные силы заняли круговую оборону и ближе, чем на сто метров, к Монументу не подпускали, ссылаясь на предписания Гостехнадзора.
— На все божья воля! — крестились истинно верующие. — На человеческих косточках Монумент был воздвигнут. Пока они крепкими были — стоял, а как от времени рассыпаться начали, так сразу опоры лишился.
— Не иначе как угол внутреннего трения во всем виноват: видать, неправильно его рассчитали, — утверждали потомственные атеисты. — Вчера еще ноги были полностью видны, а сегодня забор их уже по щиколотку закрывает.
— В Европейском банке развития надо причину искать, — говорили атеисты не атеисты, верующие не верующие, а в общем, люди искушенные в происках международной закулисы. — А лучше всего это сразу в Страсбург жалобу накатать. Пусть там разбираются!
Вот в такую тревожную обстановку и угодил гений Костя Навродин аккурат восьмого октября, буквально на следующий же день после своего приезда. Дымный осенний ветер гулял над Холмом, и твердело лицо у гения, когда он смотрел на Монумент, и рождались у Кости в голове дерзкие планы по спасению былой славы любимого им Города.
Утопающий хватается за соломинку, мэр Дурин уцепился за гения Навродина.
— Будем считать, уговорили. Так и быть, тряхну стариной. Послужу родному фатерланду! — сказал гений, выслушав сбивчивый рассказ мэра о Монументе, карстовых пустотах и прорабе Козлове.
— С чего думаете начать, Константин Иванович? — юлил мэр перед гением, наливая ему кофе.
— Нам, арийцам, все равно, с чего… С общественного мнения, естесс! — расслабленно отвечал гений. А вот как именно он это дело начнет, распространяться не торопился. Да мэр особо и не расспрашивал. В Москве ему ясно сказали: в Костины дела не лезь! Навродин — в Городе, вместе с вами? Вот он все за вас и решит. А вам и думать ни о чем не надо.
Решать Костя начал жестко, умно, энергично.
— Значит, так. Мне — машину, пару-тройку помощников попроворней, помещение под офис, это само собой, — говорил он, как диктовал, Дурину. — Вот, пожалуй, и все. Для начала. А дальше будем смотреть по обстоятельствам.
На первый взгляд, обстоятельства складывались вполне удачно: Монумент пока стоял на месте. Правда, осадка у него составляла уже более пяти метров. А вот забор был крепок, как никогда, и охрану здесь по-прежнему не снимали.
— Ничего, метров сорок в запасе у нас еще есть, — говорил умный Павел Иванович из НИИ, все еще
