лестницы. Там находились жилые комнаты и столовая. На первом этаже располагались хозяйственные помещения: склады, сеновал, хлев, конюшня. Хозяином оказался славянин по имени Келогост — симпатичный жизнерадостный малый лет двадцати семи с совершенно неславянской внешностью: темноволосый, кареглазый и костляволицый. Точнее, хозяйкой была его жена. Келогост был дреговичем, вырос по ту сторону Дуная, под аварами, которых за что-то, наверное, за всё хорошее, люто ненавидел. Поэтому завербовался служить тяжелым пехотинцем в византийскую армию. С аварами долго воевать не пришлось. Судьба в лице командующего войсками провинции Нижняя Мезия закинула его в Херсон, где Келогост сумел охмурить молодую вдову, гречанку. Молодая, правда, была, как он выразился, «чуть-чуть» старше его, но славянин здраво рассудил, что это лучше, чем таскать тяжелые доспехи и щит и рисковать жизнью. Как ни странно, я понимал его славянскую речь хуже, чем латынь истинных ромеев, хотя, кроме русского, в совершенстве владею украинским и изучал в институте старославянский, благодаря чему свободно общался с поляками, сербами, словаками.
Но первым делом он спросил, хотя было видно, что нисколько не сомневается:
— Это ты Тавра поймал?
Я уже заметил, что слух обо мне разлетелся по всей округе, а так как внешне сильно отличаюсь от местных, меня сразу идентифицируют.
— Не ловил я его. Это он на меня напал, — ответил я.
— Какая разница! — произнес он и громко позвал: — Елена, иди посмотри! Это он Тавра поймал!
На террасу вышла темноволосая и смуглокожая, беременная женщина лет сорока и явно не прекрасная, с неглупым и твердым лицом. Такие вертят мужем, как хотят, но на людях показывают полную покорность. Подозреваю, что это она охмурила славянина. Елена с улыбкой поздоровалась со мной и, сославшись на занятость, сразу ушла.
Я уже обратил внимание, что здесь непривычно много беременных женщин, причем некоторые сами еще дети, лет двенадцать-тринадцать. Вот где истоки педофилии! Беременных здесь больше, чем в первый год после того, как Путин приказал платить материнский капитал за второго ребенка. Видимо, женщины шестого века считают, что дети и есть самый ценный материнский капитал. А может, сказывалось отсутствие телевизора с интересными вечерними и ночными программами и средств контрацепции.
Я объяснил Келогосту, что хотел бы поселиться в комнате, которая бы надежно запиралась изнутри и снаружи, и где я мог бы держать пса.
— Да можешь собаку держать в любой комнате, дело твое, — сказал дрегович. — Только чтобы она ночью не бегала по двору, а то мои порвут.
Действительно, три крупные собаки, не меньше Гарри, запертые в деревянной клетке, рвались пообщаться с ним. Мой пес игнорировал их.
— Насчет воровства не беспокойся, я сам приглядываю, и сторож есть, — показал он на вооруженного мечом и коротким копьем хромого мужика, видимо, бывшего солдата. — Я на том и зарабатываю, что сам не ворую и другим не даю. Купцы — народ недоверчивый, если раз подведешь, больше не поселятся у тебя.
— Многих это не останавливает — сказал я.
— Люди разные бывают, — согласился он. — Хочешь, наверху можешь жить, там сейчас три комнаты свободны, утром ушел обоз, а хочешь, возьми складскую комнату с висячим замком, только она подороже будет.
Он подвел меня к двери на железных петлях и закрытой на тяжелый, амбарный замок. За дверью находилась большая комната с двумя топчанами у боковых стен, застеленных соломой и накрытых серым полотном, и столом и лавкой у задней стены. Изнутри закрывалась на толстый засов.
— Ее обычно снимают купцы для ценного товара и доверенных людей, — объяснил дрегович.
— И сколько стоят такие хоромы? — поинтересовался я.
— Три фоллиса в день, — ответил он.
Я дал ему силикву за четыре дня, а он мне — большой железный ключ от замка, сняв его с кожаного шнурка, на котором висело еще штук пять.
— Жена моя хорошо готовит, — сообщил Келогост. — Берем недорого.
— Приду на обед, — сказал я и спросил: — Где здесь можно потренироваться с мечом?
— Да хоть во дворе, — разрешил он.
— Мне надо побегать в полном вооружении, — пояснил я. Не хотелось показывать всем свое неумение пользоваться оружием.
— Тогда на следующем перекрестке поверни в сторону гор. Поднимешься немного, там будет поляна с родничком. На ней скотина уже объела всю траву, так что бегай, сколько хочешь, — рассказал он. — Собираешься в армии завербоваться?
— Еще не решил, — ответил я.
— Лучше в охрану к купцам наймись: и платят больше, и кормят лучше, и командиров меньше, — посоветовал он.
— Сколько они платят? — поинтересовался я.
— Кто сколько. Обычно пеший получает три солида в месяц. Хороший воин — до четырех или даже пять, как конный, — ответил Келогост и сделал мне, как он думал, комплимент: — Ты можешь рассчитывать на четыре!
Теперь я знал свою цену в шестом веке от рождества Христова.
— И еще можно провозить свой товара на продажу, но не тяжелый, обычно фунтов тридцать разрешает хозяин обоза, и получишь половину трофеев, если нападет кто или сами кого грабанете, — продолжил Келогост. — У меня на постое купец, иудей, через несколько дней собирается к антам идти, ему люди нужны. Если хочешь, порекомендую.
— А почему он не может их найти? — спросил я.
— Не знаю. Почему-то не держатся у него люди, — ответил Келогост. — Может, потому, что обоз маленький, опасно. Но он говорил, что у соляных промыслов соединится с боспорским обозом.
— Время еще есть, давай подождем, — не стал сразу отказываться я. — Если не найду ничего лучше, наймусь к нему.
— Как хочешь, — молвил он и, заметив трех иудеев, которые спускались в террасы, сообщил, — А вот и хозяин обоза, — и заспешил к ним навстречу.
Все трое были в желтых ермолках и с длинными пейсами. Если одеть их в черные одежды, ничем бы не отличались от ортодоксов, которых я видел в Израиле. Двое постарше, под пятьдесят, а третий раза в два моложе. Я бы подумал, что младший — это сын одного из старших, но уж слишком он прогибался перед обоими. Наверное, их младший компаньон. Если бы был достаточно богат, чтобы иметь обоз с товарами, сам бы не ездил, не рисковал жизнью. Кто бывал в Израиле, тот знает, как выглядит материализовавшаяся трусость: количество охраняющих, обыскивающих, досматривающих и подсматривающих превышает население страны. Если вас за день обыскали и допросили менее двадцати раз, значит, вы не выходили из дома. Как ни странно, молодой был разряжен и обвешан золотом побогаче. Зато пейсы имел короче.
Я уже научился определять по прическе, кто какой национальности. Римляне стриглись коротко и брили лицо. Греки стриглись коротко, но многие отпускали бородку. Готы стриглись «под горшок»: видел на улице, как готу надели на голову горшок и обстригали всё, что под него не поместилось, а потом выбривали затылок и лицо, оставив только длинные усы. Кочевники ходили с длинными волосами, часто заплетенными в косу или схваченными в конский хвост, и длинными бородами. Тавры стригли волосы на уровне плеч и бороду имели средней длины. Иногда встречались «гибриды», наверное, полукровки.
Я зашел в свою комнату, переоделся в рубаху лучника и штаны его жертвы. Сверху надел кольчугу. Размер был великоват, можно было поддеть под кольчугу толстый ватный халат, чтобы смягчал удары. Тавру она была до коленей, а на мне — выше их сантиметров на десять. Внутри шлема был стеганый подшлемник, который плотно прилегал к моей голове, как будто на меня сшили. Я надел портупею с мечом, опоясался. Попробовал быстро выхватить меч, но плохо получалось: слишком длинный. Пока не додумался наклонять ножны левой рукой и вынимать меч не вверх, а вбок. Он был не широкий, но тяжеловатый. И вроде бы острый. Щит показался мне легче меча, но и он весил не меньше трех килограмм. Итого на мне было килограмм пятнадцать. Интересно, долго ли я смогу таскать такую ношу?!
Сделав пару контрольных меток на вещь-мешке и двери, чтобы проверить Келогоста, повесил сумку с
