швыряла в него камешки. Я обратил внимание, что выше ростом всех попадавшихся нам мужчин, не говоря уже про женщин. Как будто я нахожусь в Юго-Восточной Азии, а не среди европейцев. Рост у меня метр семьдесят пять, можно сказать, средний в мою бывшую эпоху. Здесь же у меня есть шанс получить кличку Длинный.
Наше путешествие закончилось в цитадели — небольшой крепости внутри города. Хоть убейте меня, но казармы всех времен и народов имеют что-то общее, благодаря чему их не перепутаешь с другими общественными зданиями. На крыльце «штаба» уже ждал, как мне сообщил Оптила, самый главный местный военно-административный начальник, типа губернатора, дукс стратилат Евпатерий — лет тридцати двух, не высокий по моим меркам, волосы темные, курчавые, лицо выбрито, профиль, я бы сказал, классический римский, губы тонкие. Одет в тунику золотисто-зеленого цвета, подпоясанной ремнем с золотой бляхой, на боку кинжал с, наверное, всё-таки позолоченными рукояткой и ножными, и короткие, чуть ниже коленей, черные штаны, а на ногах сандалии. Видимо, ему уже доложили о поимке Тавра.
Оптила пришпорил коня и первым оказался возле крыльца. Там он спешился, отдав поводья оказавшемуся рядом солдату, подошел к своему командиру и доложил, где и при каких обстоятельствах встретил меня.
Дукс стратилат Евпатерий слушал с таким видом, будто ему говорили что-то неприятное. Он, казалось, не замечал Тавра. Я заинтересовал его больше. Мой спокойный, уверенный взгляд, которым я смотрел на него — взгляд равного на равного, если и показался ему дерзким, то вида местный босс не подал.
— Отведите этих в темницу, — приказал дукс, глянув лишь мельком на моих пленников.
Никто не бросился выполнять приказ, все почему-то смотрели на меня.
И тут до меня дошло: их ведь казнят, а все их барахло принадлежит мне! Я снял с разбойников удавки, щиты и вещь-мешок с оружием, развязал руки и показал жестами, чтобы раздевались. Тавр первым снял кольчугу и рубаху, как я понял, шелковую, и кинул их на вещь-мешок. Собирался и штаны снять, но я разрешил оставить их. Лучник возился дольше, правда, ему пришлось развязывать несколько кожаных ремней на его доспехе, а потом стягивать сапоги. Рубашка у него оказалась из дешевой ткани. Зато, когда он бросил сапоги на кучу, из одного выпала серебряная монета. Надо было видеть взгляд, каким посмотрел на лучника Тавр! Даже солдаты заржали, и улыбнулся их командир. Я поднял монету и кивнул солдатам, что могут забирать разбойников. Кивок получился уверенно-властным, будто много лет командую этими солдатами — вхожу в роль.
Дукс жестом пригласил меня следовать за ним. Я пошел, подумав, что, вернувшись, не найду кое-что из трофеев. Впрочем, самое ценное — деньги и фляга — были в сумке, которая висела у меня на плече.
Мы вошли в прохладный вестибюль, потом повернули налево к двери, охраняемой двумя солдатами в шлемах, кольчугах и с мечами на поясе. Один из них открыл дверь перед дуксом, а потом закрыл ее за нами. Кабинет Евпатерия был большой, с двумя узкими окнами, выходящими на плац, застекленными узкими короткими полосками, отчего окна казалось зарешеченными, и наполовину закрытыми плотными шторами из темного материала; в стене справа — дверь, наверное, в спальню; в центре узкий длинный стол и шесть то ли диванов, то ли кушеток вокруг него; слева что-то типа конторки, возле которой стоял пожилой мужчина блеклой внешности и с выражением полной безынициативности на лице, отчего казался одетым в серое; чуть дальше — столик на трех ножках, возле которого стоял всего один стул с высокой спинкой. Дукс Евпатерий сел на этот стул. Я остановился по другую сторону столика. Потом заметил в углу икону, под которой коптила серебряная лампадка и, хоть и являюсь стойким атеистом, перекрестился на нее. Насколько я знал, в эпоху, в которую я попал, религия является индикатором «свой-чужой», причем даже более важным, чем национальность и язык. Что сразу и подтвердилось.
— Арианин? — спросил дукс.
Насколько я знаю, ариане отличались от остальных православных тем, что не нуждались в менеджерах при общении с богом, что оставляло легионы мошенников в рясах без куска хлеба с маслом и черной икрой. Самая опасная ересь.
— Нет, ортодокс, — ответил я.
Это его удивило.
— Как зовут? — продолжил спрашивать дукс.
— Александр, — ответил я, потом вспомнил, что древние греки говорили «сын такого-то», добавил, — Васильевич.
Греческие имена удивили его еще больше.
— У меня был учителем ромейский монах. Он меня крестил и дал это имя, — объяснил я.
— Из какого ты народа? — спросил он.
Я хотел сказать, что славянин, но потом решил, что в данный момент у них с византийцами могут быть сложные отношения, поэтому ответил:
— Рус. Из Гипербореи.
О таком народе или о Гиперборее он вроде бы слышал, а может, и нет, но виду не подал и продолжил опрос:
— Как здесь оказался?
Я решил привести свой социальный статус к уровню данной эпохи:
— Плыл со своей дружиной в Константинополь наниматься на службу к императору, (такое, насколько знаю, практиковалось во все времена), но корабль затонул в шторм, один я спасся.
— Да, буря вчера была — не приведи господь! — он перекрестился.
Я тоже.
— Домой поедешь? — поинтересовался дукс стратилат Евпатерий.
— Один туда не доберусь, — ответил я.
— У нас бывают купцы из разных народов, — сообщил он. — А можешь остаться служить у меня. Хочу поменять командира конницы.
— Оптилу? — спросил я.
— Да, — ответил он и объяснил, почему: — Арианин. Не доверяю я им.
Предложение, конечно, интересное, особенно, если учесть, что купцов из будущего здесь не бывает. Вот только не умею я махать мечом и колоть копьем. Да и опыта верховой езды у меня всего месяц занятий по три раза в неделю. Была у меня одна мадам, которая увлекалась верховой ездой. Она меня и затянула туда. До сих пор помню, как я возвращался домой в раскорячку после первых занятий и как зудели натертые бедра и промежность. Зато мадам по несколько раз кончала во время скачки на лошади. Поняв, что с жеребцом мне не тягаться, по два часа без отдыха скакать на ней и даже под ней не смогу, я расстался с мадам и с конными прогулками. Но и совсем отказываться от предложения Евпатерия не стал: мало ли, как жизнь повернется?!
— Я подумаю, — сказал я.
Ромей кивнул головой серому человеку, лицо у которого при ближнем рассмотрении оказалось бабье, без щетины. Наверное, евнух. Он подошел к столу и молча поставил на край, ближний ко мне, открытую шкатулку, в которой лежало много золотых монет, и отошел на два шага.
— Вознаграждение за Тавра и второго бандита, — сказал дукс стратилат Евпатерий.
Шкатулка, наверное, не входит в вознаграждения. Я открыл теперь уже мою сумку, сдвинул в ней барахло к одному краю, а во второй начал бросать монеты, отсчитывая по десять. Весила каждая грамм пять. Мне раньше, когда мечтал о пиратских кладах, почему-то казалось, что древние золотые монеты были больше. Оказалось их семьдесят. Оптила говорил, что пятьдесят — за Тавра, значит, остальные двадцать — за лучника.
Быстрота, с какой я отсчитывал монеты, поразила ромеев.
— А читать и писать умеешь? — спросил дукс.
— Читал Гомера, Аристотеля, Вергилия, Овидия, Боэция и многих других, но только в переводе на мой родной язык, — ответил я.
— В переводе?! — удивился ромей.
— Мой учитель перевел, — объяснил я. — И языкам обучал, ромейскому и греческому. Правда, не долго. Его сожгли мои соплеменники-язычники, не захотели принимать христианство.
