подносчиков. Тогда начинали стрелять лучники. Но на освободившееся место, закрывая разрыв, быстро смещались уцелевшие щиты, а сзади к линии пристраивался новый щит.
Вроде бы широк и глубок ров, но вскоре из воды начали вырастать холмики. К обеду в нескольких местах через ров уже можно было перебраться. Особенно широкий проход сделали напротив главных городских ворот. По улице, ведущей к ним, прикатили «черепаху» — сооружение на восьми тележных колесах с крышей, под которой висел на тросах таран — толстое дубовое бревно с железной бульбой на переднем конце. Сверху крыша была оббита свежими бычьими шкурами и хорошенько смочена водой. Вслед за «черепахой» скакали тюркские вожди. Оно остановились на безопасном расстоянии, наблюдая, как у крайних домов сосредотачиваются солдаты с длинными лестницами, которые несли человек по десять. Это был сброд, паршивые овцы разных народов. Сзади них стояли лучники-утигуры. Третьей линией — лучники-тюрки.
Со стороны вождей протрубила труба. Звук низкий, протяжный и надрывный. Первыми пошли солдаты с лестницами. Медленно, прогулочным шагом. За ними на дистанции метров двадцать — утигуры. Еще через двадцать метров — тюрки. «Черепаху» толкали человек тридцать, за которыми шли около сотни лучников-утигур. По мере приближения к городским стенам, солдаты убыстряли шаг, а войдя в зону поражения, побежали трусцой. Лучники-утигуры остановились перед рвом, а лучники-тюрки позади них, и начали обстреливать защитников на стенах. «Черепаху» подкатили к воротам и принялись раскачивать таран. Вскоре послышались звонкие удары железной бульбы об оббитые железными листами дубовые ворота.
Моя команда занимала отрезок стены между тремя зубцами. Две тройки арбалетчиков стреляли в два просвета между зубцами: первый после выстрела отходит вправо, второй — влево, третий — назад. Сафрак и Хисарн стояли с копьями, чтобы отражать прорвавшихся противников. Пока таких не было. Я быстро натягивал арбалет, выглядывал из-за зубца, ловил в прицел первого попавшегося нападающего, всаживал в него болт и отступал влево, уступая место Гунимунду. За ним стрелял Вигила. Потом опять наступала моя очередь. Я видел поле боя только через промежутки времени, поэтому у меня складывалось впечатление, что атакующие приближаются рывками.
К стенам покатила вторая волна солдат с лестницами, потом третья. Казалось, они возникают из ниоткуда. И никогда не кончатся. На каждого из нас было заготовлено по сотне болтов в широких и низких корзинах из ивовых прутьев. Я вдруг начал замечать, как они быстро уходят, а врагов меньше не становится, хотя у стен уже был широкий и высокий вал из трупов.
Резко запахло нефтью. Ее лили на нападающих из амфор и метали в глиняных кувшинах. Видимо, уже давно, потому что темных пятен от разливов было много. Увлеченный стрельбой, я не сразу заметил это. День был жаркий, нефть быстро испарялась. Затем в нее полетели горящие стрелы. Поразив очередного противника, я увидел, как внизу разбегается в разные стороны огонь. В следующий раз не стал стрелять, решив сэкономить болт. На подходах к стенам полыхало высокое пламя. У меня «включился» звук, и я услышал внизу истошные вопли. Сильно завоняло паленым мясом и шерстью. В основном это поджаривались трупы, но все равно было муторно. Возникало впечатление, что присутствуешь на приготовлении обеда для людоедов. Я выглянул из-за зубца. Горели лестницы, прислоненные к стене и лежавшие на земле, горела «черепаха», которой не помогли ни шкуры, ни вода, горели трупы, горели живые люди. Кто-то, объятый пламенем, орал благим матом и катался по земле. Кто-то, чтобы сбить пламя, прыгнул в воду во рву, но и на ее поверхности горела нефть. Остальные, опаленные сильно или не очень, убегали подальше от городских стен.
— На сегодня всё, — уверенно сказал Сафрак.
Ночью со стен спустили ко рву на веревках несколько человек, которые собрали оружие и доспехи врагов и наши стрелы и болты. По ту сторону рва шуровали тюркские мародеры. Обе команды делали вид, что не замечают друг друга.
На следующее утро атака повторилась. Опять первыми шли солдаты с лестницами, но теперь среди них были и утигуры. И лучников была только одна линия, из тюрок, и держались они дальше, чем в предыдущий день. Появилась и новая «черепаха», только поменьше, на шести колесах. Начали они дружно и задорно, однако, когда со стен полилась нефть, сразу побежали назад, не смотря на грозные окрики конных командиров. Огонь кажется страшнее железа. От него не спасает никакая броня, а ожоги намного болезненнее колотых или резаных ран и заживают дольше.
— Может, еще завтра нападут, но вряд ли, — сказал Сафрак. — Теперь будут брать измором.
И действительно, тюрки не стали нападать на следующий день, а прислали парламентеров, предлагая сдать город. С ними не стали разговаривать, убили под одним коня выстрелом из гастрофета — тяжелого арбалета. Стрела размером с дротик попала лошади в грудь под углом и вышла из бока. Животное издало хриплый продолжительный звук, будто намеревалось харкнуть. Из лошадиного рта потекла кровь. Всадник спрыгнул и попробовал развернуть коня, но тот завалился на бок, из которого торчало острие дротика. Тюрки поняли намек и ускакали подальше от беды. Потом вернулись и попросили разрешения забрать трупы. Выдвинув несколько условий, дукс стратилат Евпатерий разрешил им.
Трупы вздулись, начали тухнуть. Их пожирали бродячие собаки и птицы, в основном вороны и чайки. В молодости мне нравились чайки, не смотря на их мерзкий, визгливый крик. Ведь по легенде в них переселяются души моряков. Пока не увидел мертвого моряка, который в спасательном жилете бултыхался в море четвертые сутки. Умер он, скорее всего, в первые часы от переохлаждения. Чайки обклевали его голову до костей. Начинают с глаз. Бывшие моряки на такое вряд ли способны. Скорее всего, в чаек переселяются души неверных жен моряков, которым есть, что скрывать.
51
Заканчивалась вторая неделя осады. Мы больше не ходили на стены, потому что тюрки не желали штурмовать, терять понапрасну людей. Сперва они каждый день собирались как бы для штурма, кричали, грозили, а потом расходились. Вскоре и это им надоело. С утра до вечера везде дымились костры, на которых что-то жарилось или варилось. Казалось, целыми днями осаждающие только готовят и едят. На дрова выламывались все деревянные части домов и вырубались сады. На полях, огородах и в виноградниках паслись лошади.
Тюрки еще раз присылала парламентеров с требованием выкупа в десять талантов золота. На этот раз им пообещали ответить на следующий день.
У дукса стратилата Евпатерия собрались на совет лучшие люди города. Почти со всеми я встречаюсь каждый день в термах, которые работают, как ни в чем ни бывало. Только теперь большую часть времени посвящаем разговорам об осаде, а не торговым сделкам. Обсосали уже и вопрос с выкупом.
— Десять — это, конечно, слишком много. Нужно снизить до пяти, а если повезет, и до трех талантов, — сообщив известие, которое все и так уже знали, закончил дукс стратилат.
«Лучшие люди» посмотрели на меня, предлагая высказать общее мнение. Основную часть выкупа придется платить им, а делать это не хотелось. С другой стороны, убытки от осады растут с каждым днем. Уже ясно, что урожай пропал. Торговля еле теплится, и в мастерских почти не работают.
— Мы не будем ничего платить, — твердо произнес я.
— У меня мало солдат, — сообщил Евпатерий. — Еще три-четыре штурма — и мне не с кем будет защищать город.
— Штурмовать они не будут, — уверенно сказал я. — Нефти у нас много, а скоро мои суда еще подвезут. Продукты тоже поставляются регулярно. Вот если бы они отрезали нас от моря, тогда стоило бы подумать о выкупе. А пока подождем. Скоро они снимут осаду.
— Откуда у тебя такая уверенность? — спросил дукс, глядя мне в глаза. — Ты что-то знаешь?
Если он искал в моих глазах хоть крупицу сомнения, то зря напрягался.
— Я знаю, что заставлю их снять осаду, — отчеканил я.
— Как? — задал дукс стратилат Евпатерий вопрос, ответ на который хотели услышать все, собравшиеся у него.
— С божьей помощью, — ответил я с улыбкой атеиста. — Завтра покину город с сотней добровольцев,
