волновались еще больше. Они сидели на банках для гребцов, на комингсе открытого трюма и смотрели на надвигающееся море так, будто из него должно появиться что-то невероятное. Ничего не появилось. Прилив медленно поднял нас. Когда шлюп первый раз качнулся на волнах, мои ученики заорали так, словно выиграли самую важную битву в жизни. Я подождал немного и спустился в трюм. Течи пока не было. Когда море подняло нас настолько, что можно было безопасно маневрировать, я приказал моим матросам садиться на весла и грести. Удалившись от берега, поставили трисель и стаксель. Получилось у них не хуже, чем во время тренировок на берегу. Западный ветер был свежий, шлюп быстро набрал ход и со скоростью узлов шесть-семь понес нас сначала в сторону устья реки Мерси, на траверзе которого мы развернулись, а потом обратно. Я сидел на руле, отдавал команды и делал замечания. К деревне вернулся экипаж, состоящий сплошь из старых морских волков. Кстати, в английском языке это выражение звучит как «морская собака». Мы ошвартовались к столбам. Я еще раз слазил в трюм, убедился в отсутствии течи. На берег перебрались на лодке. Что ж, корабль грузоподъемность тонн пятнадцать к бою и походу готов.
15
У меня есть оружие и средство передвижения, осталось сколотить «бригаду». Любая империя, политическая или экономическая, начинается с маленькой шайки. После вечерней тренировки построил своих учеников и сказал им:
— Завтра утром я поплыву в Ирландию, поищу там счастья. Мне нужны помощники. Пока десять человек. Половина добычи достанется мне, вторая половина будет разделена поровну между ними. За невыполнение моего приказа, сон на посту, трусость, воровство, в том числе сокрытие добычи, убью. Кому не нравятся мои условия, кто не хочет рисковать или сомневается в себе, может уйти.
С таким же успехом можно было сказать, что уйти должен тот, кто считает себя чмошником. Поэтому никто даже не пошевелился.
— Я сейчас отберу десятерых, но в дальнейшем буду менять, чтобы все поучаствовали, приобрели боевой опыт.
Поскольку все они хорошо стреляли из лука, отобрал самых старших и сильных. Это были Умфра, близнецы Джон и Джек и еще семеро. Остальных я распустил, а этим десятерым объяснил, что они должны завтра взять с собой: лук и полсотни стрел, меч, нож, доспехи, если есть (ни у кого не было), одеяло, плед и запас еды на пять дней. И одеться потеплее. То, что ночью на море очень холодно, они знали не хуже меня.
— У кого-нибудь есть большой котел? — спросил я.
— У нас есть, — ответил Джон или Джек.
Я пока не различал, кто из них кто. В свое время я увлекался соционикой и попробовал воспользоваться ею. Поскольку они близнецы, значит, дуальная пара, полные противоположности. Этик должен быть мягче. Но у обоих лица были твердые.
— Захватите его, — приказал я. — Утром придете ко мне. Надо будет наполнить водой две бочки и отвезти их на шлюп.
Слово «шлюп» ребята произносили на валлийский манер — первые две буквы, как сдвоенное «л».
Бочки были емкость литров по пятьдесят. Две с водой, а в третью я сложил сухари, изготовленные из привезенной муки, и вяленое мясо. Вместе с ними погрузили на телегу два котла — захваченный мной у разбойников и принесенный близнецами, которые я наполнил вареной и копченой треской. Все это отвезли на берег. Там перегрузили на лодку, с которой и подняли на борт шлюпа после того, как я научил своих матросов вязать бочечный узел. Поставили бочки и котлы в кормовую часть трюма и надежно принайтовили. Сухари, мясо и рыбу взял из расчета на весь экипаж на четверо суток. Матросы, конечно, захватят продуктов на пять дней, но, кроме близнецов, вряд ли это будет что-то лучше лепешек. В самом конце прилива мы отдали швартовы, развернулись на веслах и пошли в открытое море.
На берегу стояли Фион, Йоро, Гетен, мои ученики, женщины, дети. Никто не махал рукой на прощанье, не желал удачи. Боялись сглазить. Вот если вернемся с добычей…
Ветер дул с юго-запада, балла три. Легли на курс крутой бейдевинд и поставили паруса. Поскольку ход был не больше трех узлов, я приказал матросам грести. Во-первых, занятые делом, не будут дурачиться; во-вторых, устанут и ночью крепче будут спать, несмотря на холод; в-третьих, скорее доберемся. Сам сидел на руле. Возле меня на специальном съемном шесте, вставленном в пазы в планшире, покачивался подвешенный на веревке компас. Сделал его из оловянной чашки, в которую налил воду и опустил картушку — тонкий деревянный кружок с нанесенными на нем румбами и привязанным к нему магнитным железом. Точность у него будет не ахти, но для меня плюс-минус десять градусов роли не играли.
По моим прикидкам от Уиррэла до Ирландии напрямую миль сто. Я решил не соваться к Дублину, где можно нарваться на большой корабль и превратиться из охотника в жертву. Прошвырнемся севернее, посмотрим, что там творится. Если не повезет, спустимся южнее.
Пообедали и поужинали вареной треской. На ночь спустили паруса и бросили в воду плавучий якорь. Это треугольная деревянная рама с сачком из кожи. Одна из сторон рамы утяжелена грузом, чтобы погружалась в воду. К раме привязан трос длиной метров двадцать. Ее бросают в море, а трос крепят на баке к бушприту. Погрузившись в воду, рама набирает в сачок воду и тормозит перемещение судна, удерживая нос против ветра. Дрейф, конечно, будет, зато судно всегда носом к ветру и волне. Оставив на палубе вахтенного, экипаж отправился спать в трюме. Я лег в кормовой части, где было узко, с трудом поместился там один. Подстелил под себя одеяло и накрылся пледом. Все равно было жестко и холодно. Ребята легли по несколько человек в ряд, тесно прижавшись друг к другу. Сразу под люком расположились двое подвахтенных. Мои матросы привыкли охранять деревню. Ночь делили на три части. Время пересменки определяли по звездам. Если звезды были не видны, то полагались на внутренние часы. В итоге третья вахта оказывалась самой продолжительной, но стоять ее приходилось всем по очереди, так что никто не роптал.
Я долго не мог заснуть. Думал, может, действительно заняться торговлей? Но в двенадцатом веке купцы в Англии не в почете. Это тебе не Византия. Здесь купцов грабил всякий, кто имел силу, поскольку закон ее не имел. Следовательно, надо самому стать силой и жить по своим законам.
Под утро я задубел, поэтому с радостью встал, когда вахтенный крикнул «Подъем!». На палубе сделал зарядку, размялся. Потом умылся морской водой, зачерпнутой кожаным коническим ведром на лине, изготовленным Фион. Она, как положено жене лорда, теперь занимается только рукоделием. По крайней мере, в моем присутствии. Подозреваю, что сейчас опять взялась за старое. От дурных привычек трудно отвыкать. Позавтракали копченой треской. Потом я подал пример, как пользоваться гальюном. Рассказал им еще вчера, как это делали на парусных судах, но пока никто не решался быть первым, терпели. Надо сесть с подветренного борта на две короткие доски, прикрепленные к бушприту с обеих его сторон, и сделать дело. Потом вытягиваешь трос, один конец которого привязан к бушприту, а другой опущен в воду сантиметров на двадцать, до узла. После узла он расплетен на тонкие каболки, имеет вид мочалки. Берешься за узел, используешь мокрую мочалку, как туалетную бумагу, бросаешь ее в воду, чтобы очистилась, и уступаешь место другому. Самое интригующее в этом процессе — что сидишь лицом к зрителям и можешь наблюдать их реакцию на свои действия. Я помню, как мне было непривычно первое время пользоваться туалетом в мореходке. В роте было всего четыре разделенных стенками, но открытых спереди толчка — отверстия в полу — на сто двадцать человек, и утром к каждому выстраивалась очередь, которая торопила, комментировала, советовала, подкалывала, издевалась. Через несколько дней перестал обращать на них внимание, сосредоточившись только на себе и своем здоровье. Мои матросы и вообще понятие не имели о закрывающихся туалетных кабинках, только никогда не пробовали делать это на покачивающемся судне. Вслед за мной попробовали. И даже посмеялись, когда высокая волна подмывала неудачнику не только задницу, но и другие части тела.
Выбрав плавучий якорь и подняв паруса, пошли дальше. Ветер не поменялся, но принес дождь, мелкий и противный. Матросы опять гребли, а я рулил. Они быстро согрелись, а я, закутанный в плед и одеяло, замерз. Время от времени закреплял руль, вставал и разминался под улыбками команды, которая
