склад уж точно обыщут и все выгребут. Мог, конечно, отнести к единоверцу, но времени у него на это не было. Они ведь не сомневались, что король Стефан победит. Короли всегда побеждают. Или перестают быть королями. По невинности, какую попытался придать своему лицу хозяин, и по тому, как медленнее стала помешивать варево хозяйка, догадался, что попал в цель.
— Какие деньги?! — очень искренне удивился хозяин.
— Тебе за что глаз набили? — в ответ спросил я.
Это всегда сбивает неопытных с толку.
— Рут защищал от тех, что первыми ворвались.
— Если не вернешь чужое, Рут защищать будет некому. Граф дал нам Линкольн на три дня, — сообщил я. — Представляешь, что будет с твоей вдовой через три дня?
Не знаю, что его ужаснуло больше — то, что она станет вдовой, или то, что с ней три дня будут развлекаться другие, но хозяин сломался. Он глянул на жену, которая готова была понаслаждаться три дня, но стать богаче, поэтому не смотрела на него, и тихо сказал:
— Сейчас принесу.
Жена наконец-то перестала помешивать варево в котле. И не посмотрела в ту сторону, куда ушел муж. В ближайшие ночи он останется без сладкого.
В завязанной, кожаной сумке, которую принес хозяин было почти десять фунтов серебра. Это мой трофей, весь пойдет на постройку замка. Я отнес сумку в ту комнату, которую занимал в прошлый раз. Наверх поднялся Рис и помог мне снять доспехи. Шелковое нательное белье было мокрое от пота. И я сразу вспомнил, что перед боем хотел отлить. Теперь желание пропало.
Переодевшись в свой византийский кафтан, пошел знакомиться с пленниками. Их закрыли в угловой комнате, большой и с двумя узкими бойницами, которые закрывались ставнями изнутри. Одна ставня приоткрыта, чтобы попадал свет. Камина не было, поэтому в комнате холодновато. Нам в походе было холоднее, когда они здесь спали в теплых постелях. Граф Ричмондский был лет тридцати с небольшим. Брюнет. Наверное, поэтому и имеет прозвище Алан Черный. Среднего роста и жидковатого сложения. В доспехах он выглядел грозным, а сейчас, в одной стеганке и шерстяных штанах с носками, не впечатлял. Его племяннику Гилберту де Ганду было лет двадцать. Этот был темно-русым и немного покрепче. У обоих вид предельно заносчивый, высокомерный.
— Я предлагаю за себя тысячу шиллингов, а за племянника — пятьсот. Доставишь нас в мой замок и сразу получишь деньги. Выезжаем завтра утром, — сразу поставил меня в известность граф Ричмондский.
— Сколько вы мне заплатите и когда выедем — это я буду решать, — поставил и я в известность графа.
Сам еще не решил, что с них взять, деньги или землю, и сколько. Надо расспросить у Вильгельма де Румара, почем нынче пленные графы. Он должен хорошо знать расценки.
— Не забывай, что разговариваешь с графом! — напомнил Алан Черный.
— Я разговариваю с трусом, который убегал с поля боя, — урезонил его.
Спесь с моих пленников как ветром сдуло. Рыцарь трусом не бывает, даже когда удирает.
— Если хотите содержаться в лучших условиях, поклянитесь, что не попытаетесь убежать, — предложил я.
Генри и пленник Гилберта поклялись первыми. Граф и его племянник последовали их примеру, немного понадував щеки. Я смотрел на эти два надутых ничтожества и понимал всю глупость передачи управления большим регионом по наследству, а не по способностям.
— Со двора не выходить, это в ваших интересах, — предупредил я. — И помните, что бог наказывает клятвопреступников, как это случилось с вашим королем.
Стефан поклялся королю Генриху, что признает его дочь Матильду наследницей престола, а потом захватил власть. И моим сеньорам поклялся, что не нападет на них в отместку. Напоминание подействовало на рыцарей. Они верили в наказание за тяжкие грехи, в которым относится и клятвопреступление.
Мы вместе пообедали вареной свининой, которую приготовила Рут. Она никак не могла пережить потерю купеческого серебра. Или возможности избавиться от глуповатого и трусливого мужа. Пленники сидели за столом, закутанные в одеяла, ели руками, громко чавкали, но посматривали с презрением на меня и моих рыцарей, которых я приучил есть с закрытым ртом и почаще пользоваться ножом.
После обеда я собрался в замок. Наверняка там сейчас готовятся к пиру в честь победы. Хотя я и не люблю эти шумные и беспощадные застолья, но не прийти было бы неразумно.
— Зайди в дом эпископа и скажи, чтобы доставили нашу одежду, — попросил граф Ричмондский и, как выяснилось во время обеда, еще и граф Корнуоллский.
— Зайду, — пообещал я.
Мне показалось, что в замке собралось раза в два больше рыцарей, чем участвовало в сражении. У победы всегда много родителей. Это поражение круглая сирота. Все три графа были на третьем этаже. Они сидели у горящего камина, а за их спинами толпились рыцари, желающие получить обратно пропорционально вкладу в победу. Ни короля Стефана, ни других знатных пленников в холле не было. Я был уверен, что к венценосным особам, даже пленным, относятся с большим почтением.
— Мы уже успели похоронить тебя! — сказал шутливо Роберт, граф Глостерский, увидев меня.
— Не дождетесь! — в тон ему произнес я.
— Это была самая лучшая атака в моей жизни, — признался он.
— Ты вовремя ее произвел, — сказал я.
Мне нужны хорошие отношения с ним, а не лавры полководца. Тем более, что не встречал свое имя в учебниках истории в двадцатом и двадцать первом веках. Граф меня понял и кивнул головой, соглашаясь, что так будет лучше для нас обоих.
— Говорят, ты захватил в плен рыцаря? — переменил граф Глостерский тему разговора.
— Даже троих.
— Когда ты успел?! — удивился Вильгельм де Румар, граф Линкольнский.
— Я же скакал в первом ряду, — произнес я и перефразировал латинскую поговорку: — А кто приходит на пир первым, тому достаются лучшие куски.
— И какой кусок тебе достался? — поинтересовался граф Роберт.
— Алан Черный, — ответил я.
— Граф Ричмондский?! — Ранульф де Жернон даже вскочил со стула, на котором сидел.
— Он самый, — подтвердил я.
— Удачный у нас сегодня день! — счастливо улыбаясь, произнес Роберт Глостерский. — Самый удачный день в моей жизни!
— Сколько ты хочешь получить за него? — деловым тоном спросил граф Ранульф.
— Как раз по этому вопросу я и хотел с вами посоветоваться, — ответил я. — Вы, как графы, лучше знаете, сколько не жалко заплатить за свою свободу.
— Я бы отдал всё, что имел! — то ли в шутку, то ли всерьез сказал граф Роберт.
— Ты хотел получить Беркенхед, — вспомнил граф Честерский. — Он стоит двух ленов. Готов обменять его на Алана Черного.
Надо было отдать Беркенхед за захват Линкольна. Но ты пожадничал. Так что теперь заплатишь за два раза.
— Граф Ричмондский предложил мне за свое освобождение пять ленов, — сказал я. — Думаю, даст и больше.
— Я дам Беркенхед и еще три лена и двадцать фунтов серебром, — повысил ставку граф Честерский.
Уверен, что он заплатит и больше, но тогда затаит на меня зло.
— Эти три манора должны быть рядом с Беркенхедом, чтобы мне удобно было их защищать, — выдвинул я последнее условие.
Это была сущая ерунда для графа Честерского.
— Все будут рядом, — заверил он.
— Договорились, — произнес я.
