— Мои люди сейчас поедут с тобой и, как только доставят его сюда, сразу получишь лены и деньги, — сказал Ранульф де Жернон.
— Не возражаю, — сказал я, — но мне хотелось бы узнать по поводу еще одного пленника, графского племянника Гилберта де Ганда.
— Да у тебя день даже удачней, чем у меня! — весело воскликнул граф Глостерский.
— У него основные владения здесь, на юге графства, возле замка Фолкингем. Довольно большие. Он даже претендовал на мой титул, — рассказал Вильгельм де Румар, граф Линкольнский. — Самый завидный жених в графстве.
Де Румар знал всех завидных женихов, поскольку имел незамужнюю дочь Хавису, которой уже не меньше двадцати лет. Засиделась в девках. Если она пошла лицом в папу, то не удивительно. И тут меня осенило.
— Если он женится на твоей дочери, всё графство будет ваше, — подсказал я.
Видимо, такой вариант уже рассматривался, и жених не заинтересовался, чем нанес оскорбление девушке и ее родителям. Такое не прощают.
— Думаю, завидный жених потянет на три лена рядом с моим Баултхемом, — предложил я.
Готов был уступить и за два.
— Потянет! — быстро и радостно согласился Вильгельм де Румар.
Месть — самое сладкое блюдо, даже когда остынет.
Вечером я стал обладателем еще восьми ленов. На пиру меня посадили рядом с графом Глостерским. По его просьбе. Мы мило побеседовали о науке и искусстве. Граф даже знал, что Земля круглая, хотя имел сомнения на этот счет. А вот в то, что она вертится вокруг своей оси и Солнца, не поверил.
— Она вертится на восток, поэтому западные берега рек всегда выше восточных. Сила вращения действует на реки, они смещаются на запад, пока не упираются в высокий берег, — привел я неоспоримый аргумент.
— Обязательно проверю это, — пообещал граф и перевел разговор на тему, которая волновала его больше: — Ты участвовал раньше в таких сражениях?:
— Я трижды водил в атаку рыцарей строем «клин», и был единственным в первом ряду, — ответил ему и добавил то, что он хотел услышать: — Каждый раз было страшно, как в первый.
Граф сразу расслабился внутренне. Наверное, ему было стыдно за свой страх перед атакой. Здесь принято заявлять, что рыцарь ничего не боится. Ситуация, как с мастурбацией: все занимаются, но никто не признается. Боятся тоже все, но смелые могут пересилить свой страх. Мы с графом Глостерским видели страх друг друга, и видели, как смогли преодолеть его. Это сближает сильнее, чем взаимные пиршества, развлечения или разговоры об общем хобби.
Утром я выбрался из штабеля бесчувственных тел, попадавших в конце пира на ворох соломы в углу холла. От переедания и кислого вина мне было так погано, что даже похмеляться не стал. Выпил воды, взял с блюда кусок подсохшей, жареной говядины, чтобы заесть противный вкус во рту, и пошел на постоялый двор. На пустых улицах валялись трупы: мужчины, женщины, дети. Девчушка лет пятнадцати валялась совершенно голая, с изуродованным лицом, неестественно вывернутыми ногами и распоротым животом. Кто-то выплеснул на нее все хорошее, что получил от других женщин. Несколько домов сгорели, от руин еще воняло гарью и жареным мясом. Наверное, горели вместе с хозяевами, живыми или мертвыми. К горлу подкатила тошнота, и я выплюнул недожеванную говядину. Жители Линкольна, кто останется живым, надолго сохранят добрую память о Ранульфе де Жерноне, графе Честерском.
На воротах постоялого двора все еще висел запачканный кровью сюрко покойного рыцаря Томаса с моим гербом, останавливая мародеров. В помощь ему у ворот нес караул Нудд, вооруженный коротким копьем.
— Поздравляю, мой лорд! — лизнул дальний родственник.
Интересно, кто его научил основам холуяжа?!
Мои люди тоже хорошо отметили победу. В холле постоялого двора стоял жуткий перегар, а хозяин спал на полу рядом с Жаком. С кем спала хозяйка — не знаю, но впервые видел ее такой довольной. Она уже готовила завтрак. Я растолкал собутыльников и отослал во двор приходить в чувство.
— Теперь тебе положена гонфалон (хоругвь), как барону, — предположил Гилберт, когда мы с ним доели яичницу с салом, приготовленную Рут.
Ему положила больше, чем мне, и несколько раз, как бы случайно дотрагивалась до Гилберта.
— Пока обойдемся без него, — решил я. — Что мне, действительно, надо, так это еще, как минимум, четыре рыцаря, чтобы шестерых выставлять на службу графу Честерскому, а потом четверых — графу Линкольнскому.
— Можно будет нанимать, — сказал Гилберт.
— Можно, — согласился я, — но лучше иметь своих, преданных. Позови-ка сюда Жака, Умфру и Джона.
Гилберт вышел на галерею и позвал троих оруженосцев, перегружавших ткани убитого купца в кибитку и телегу, которую по моему приказу вместе с двумя кобылами обменяли на захваченного Жаком жеребца и часть тканей.
— Останешься у меня служить? — спросил я Жака.
Ответ и так знал. Деваться ему больше некуда. Семья его умерла от мора, когда он с отцом Томаса был в походе.
— Если не прогонишь, — произнес старый оруженосец.
— Не только не прогоню, а даже повышу, — сказал я, доставая из ножен палаш. — Становитесь все трое на левое колено.
Умфра и Джон сразу встали, потому что не ведали, что дальше последует, а Жак знал, поэтому посмотрел на меня с вопросом: ты понимаешь, что собираешься сделать? Я кивнул головой, подтверждая, что нахожусь в здравом уме и светлой памяти. Старый оруженосец опустился на левое колено. Каждый рыцарь имеет право посвятить в рыцари любого, кого сочтет достойным. Поскольку я не настоящий рыцарь, то и посвящение мое будет ненастоящим. Но никто ведь этого не знает. Мы — те, кем нас считают, а не кем являемся на самом деле. Стоявшие передо мной на левом колене три человека более достойны быть рыцарями, чем многие из тех, кто мне здесь встречался.
Я палашом плашмя ударил Жака по правому плечу и сказал:
— Встань, рыцарь!
Он встал, не веря в произошедшее.
— Встань, рыцарь! — ударил я по плечу Умфру.
Юноша вставал не сразу, ожидая, наверное, что я скажу: «Пошутили — и хватит!»
Я ударил палашом Джона по плечу и повторил ритуальную фразу.
Потом они по очереди опять встали на левое колено, совершили оммаж и поклялись служить мне верой и правдой, причем без единой оговорки. Первым произносил Жак, который хорошо знал, что и как надо говорить. Он преднамеренно опустил оговорки. Умфра и Джон повторили за ним слово в слово, потому что не знали тонкостей. Впрочем, я не собирался злоупотреблять их неосведомленностью.
46
Наш обоз движется к Честеру по разбитой дороге, в которой снег смешался с грязью. Снежинки падают крупные, лохматые. Предыдущие два дня было тепло, снег растаял, а сегодня резко похолодало. Я, как обычно, еду на Иноке впереди обоза, который возглавляют моя кибитка и телега с трофеями. Доспехи и жеребцов графа Ричмондского и его племянника выкупил важный холуй первого, такой же заносчивый. За это я содрал с него двойную цену. Холуй попробовал припугнуть меня, благодаря чему я заработал еще на десять процентов больше. Интересно, какую сумму он объявит графу и сколько отщипнет себе? Сам Алан Черный сидит в темнице, закованный в цепи… Видимо, выкуп, который запросил граф Ранульф, пока кажется ему чрезмерным. Уверен, что он скоро передумает: в темноте и железе быстро умнеешь. Гилберта де Ганда выкуп устроил. Готовится к свадьбе, пьянствуя с будущим тестем. Она состоится, когда невеста
