тебя нанимаю.
– Рад помочь! – осталось мне привычно произнести.
В Бискайском заливе нас маленько потрепало. Это еще одно веселое место на планете, где если не шторм, так зыбь высокая. У меня было подозрение, что Атлантический океан сгоняет в угол, образованный выступающим северным берегом Пиренейского полуострова, все временно ненужные волны и ветра?. Бискайский залив для него – что-то типа кладовки.
В устье Луары взяли лоцмана – сухощавого мужчину лет сорока пяти с морщинистым, обветренным лицом и почти бесцветными глазами, отчего казался слепым. Он сомневался, что без помощи весел сумеем добраться до Анжера. Груза у нас не было, только пассажиры и вода и провиант для них, сидели неглубоко, поэтому важнее был ветер, чем течение. Днем дул свежий юго-восточный ветер, особенно ближе к полудню, который на ночь стих. Мы встали на якорь, а утром, когда ветер опять задул, отправились дальше. На второй день после полудня добрались до Анжера, который располагался на реке Мен, левом притоке Луары.
Город был обнесен каменными стенами высотой метров восемь с круглыми и прямоугольными башнями. Особенно впечатлял замок. У него ров был шириной метров пятнадцать, а стены поднимались метров на десять. Башни круглые, с бойницами в виде креста, чтобы одновременно могли стрелять и лучник в вертикальную просвет и арбалетчики в горизонтальные по бокам от него. Двор был разделен на три части, каждая из которых была автономным оборонным сооружением. Донжон возвышался метров на двадцать и еще метров по пять – четыре башни по его углам. В холле на стенах висели обои из ткани с библейскими сюжетами, потолок расписан под небо, одновременно и ночное и дневное – Солнце соседствовало с Луной, планетами, Млечным путем, зодиакальными созвездиями, а пол был вымощен мозаикой, изображавшей карту Земли плоскую и заканчивающуюся на востоке Кавказскими горами и Персидским заливом. На окраинах были изображены фантастические чудовища. Они были сделаны более реалистично, чем сама карта. Мебели в холле было намного больше, чем в у графов Глостерского или Честерского. Чувствовалось более сильное римское влияние. Точнее, здесь его не так сильно забыли, как в Англии.
Жоффруа, имеющий прозвища Плантагенет и Красивый, граф Анжу, Мена и де Мортен, был привлекательным мужчиной среднего роста в возрасте под тридцать, с рыжеватыми волосами до плеч, короткой бородкой и усами, голубыми глазами. На нем была синяя шапка типа высокой пилотки с вышитыми по бокам золотыми львами, которые как бы подняли в начале прыжка передние лапы и отталкиваются полусогнутыми задними, причем хвосты были наклонены вперед, к головам. Нижняя туника длиной почти до ступней, тоже синяя и с золотыми горизонтальными широкими полосами, а верхнее блио – зеленое и с такими же золотыми полосами, между которыми были золотые ромбы с вытянутыми углами, отчего напоминали кресты. Подпоясан сплетенным из золотого шнура ремнем, на котором висел небольшой кинжал с рукояткой из слоновой кости и в золотых ножнах. Туфли зеленые, с черными, острыми, но не загнутыми вверх, носками. Окружала его не менее нарядная свита. Разве что я богатством наряда мог потягаться с ними, потому что нацепил на себя все блестящие предметы, которые только имел под рукой.
Жоффруа Плантагенет обнял и расцеловал Роберта, графа Глостерского. Злые языки утверждают, что к брату своей жены он относился лучше, чем к ней самой. Они сразу ушли в одну из боковых комнат, оставив свои свиты посреди холла. Хозяева опросили, кто мы такие. Я представился Александром, бароном Беркет. Среди свиты графа Анжуйского оказалось три барона, все не старше своего сеньора. Поскольку я оказался единственным бароном из свиты графа Глостерского, эти трое сразу пригласили меня в дальний конец холла, где стояли три скамьи из красного дерева, рассчитанные каждая на четырех человек, на которых лежали синие с золотым шитьем подушки. Едва мы сели на них, как нам принесли кубки из зеленоватого стекла, в котором застыли пузырьки воздуха, и налили белого вина. Остальным рыцарям ничего не предложили, они так и остались стоять в центре холла. Бароны расспросили, кто я, сколько имею земли. Рассказали, сколько стоят сами. В общем, померились членами. Мой оказался самым коротким. Анжуйцы снисходительно простили мне это.
Вечером был пир. Он ничем не отличался от попоек на английской земле, разве что столы покрывали чистые скатерти из зеленой плотной ткани и графам и баронам поставили по отдельной керамической тарелке с незамысловатым узором из волнистых белых линий. Остальным досталось по одной деревянной тарелке на двоих. И вино преобладало белое, а не красное, хотя ели в основном мясо. Зато программа развлечений была интереснее. Музыканты, акробаты, мимы, шуты, в том числе карлики, и обязательный ручной медведь, который пил вино похлеще людей. Зверь быстро набрался, завалился между столами и громко захрапел. Хозяин медведя, смуглолицый цыган, попытался разбудить его, но, как мне показалось, не очень усердствовал. Граф Анжуйский приказал не беспокоить зверя. Хозяину велели идти на кухню и там ждать, когда медведь проспится.
Я сидел рядом с графом Глостерским. Он меня представил Жоффруа Плантагенету, графу Анжуйскому и т. д., назвав Византийцем, рассказал о некоторых моих подвигах, закончив:
– В Линкольнском сражении мы скакали впереди, бок о бок.
Граф Анжуйский посмотрел на меня с интересом.
– Я слышал, что византийцы не самые лучшие воины. Приятно встретить исключение!
– Я всего лишь служил в Византии, а на самом деле потомок норманнов из Руси, – сообщил я.
– Тогда понятно! – обрадовался граф Жоффруа подтверждению своей теории. – Мне всегда нужны смелые и, что главное, еще и умные рыцари. Я умею щедро их награждать. Когда мы выгоним из Нормандии сторонников короля Стефана, освободится много земель.
– Готов послужить отважному и щедрому сеньору, – заявил я.
– Только не сейчас! – возразил вроде бы шутливо граф Глостерский. – Я приплыл просить у тебя помощи, а ты моих рыцарей переманиваешь.
– Всё-всё, больше не буду! – шутливо произнес граф Анжуйский, но посмотрел на меня взглядом сообщника.
Я подумал, что во Франции климат получше. Да и ситуация в Англии может измениться к худшему. Хотя, насколько я помню, во Франции вскоре будет Столетняя война – такой бардак, что земли эти буквально опустеют. Так что отказываться от владений здесь не буду, но и сильно напрягаться тоже не стану.
8
Мы провели в Анжере почти три недели. Жоффруа Плантагенет вел с Робертом Глостерским продолжительные беседы, но рыцарей не давал, ссылаясь на то, что ему самому нужны для «освобождения Нормандии от узурпатора». Граф Глостерский в свою очередь не собирался уезжать без военной помощи. Без армии ему нечего было делать в Англии. Не знаю, как долго продолжались бы эти бессмысленные переговоры, если бы не пришло известие, что войска короля Стефана захватили порт Уарем, через который анжуйцы переплавляли войска в Англию. Вопрос о помощи стал неактуален.
Через день мы отправились в обратный путь. Вместо целой армии рыцарей везли с собой лишь два десятка их, как свиту девятилетнего наследника графа Анжуйского по имени Генрих и прозвищу Плантагенет – невысокого, но плотного, склонного к полноте мальчика с рыжеватыми волосами, четырехугольным лицом, голубыми глазами на выкате и кривыми, кавалерийскими ногами. Виконт Генрих числился оруженосцем Роберта Глостерского. Он должен был стать флагом, под которым объединятся противники короля Стефана. Мальчик был чрезмерно суетлив, непоседлив и любопытен. Он сунул нос во все дыры на шхуне и даже вопреки запрету своего наставника, спокойного тучного монаха по имени Марциал, слазил в «воронье гнездо». Добился он этого, зайдясь в припадке ярости. Монах спокойно переждал припадок, а потом разрешил подняться на мачту, но при условии, что это будет первый и последний раз. Он не уточнил, что за весь переход. Поэтому виконт Генрих лазил на мачту первый и последний раз каждый день.
Я не собирался набиваться ему в холуи. Их и без меня хватало. За исключением Роберта Глостерского
