Полковник Секеринский уже ждал генерала в кондитерской Вебера. Он сидел за мраморным столиком и читал какие-то бумаги из голубой паки. Рядом стояла пустая чашка из-под кофе и тарелка с надкусанной булочкой. За спиной полковника замер жандарм с портфелем в руках.
Увидев входящих в кондитерскую Черевина и Вареньку, Секеринский встал из-за стола и сделал шаг им навстречу.
— Я только что взял ключ у управляющего, но квартира опечатана.
— Кем?
— Дворник говорит, что сыскной полицией. Я не стал срывать без вашего дозволения.
— Нам сыскная не указ, — сказал Черевин. — Пошли.
Они поднялись наверх, жандарм шашкой перепилил бечевку с сургучным подвесом печати.
— Это что же, будка собачья? — спросил генерал у Саввы Ерофеича, вызванного понятым.
— Будка-с, — подтвердил дворник. — Здесь академик Кобелевский полкана допреж того держали- с.
— А где же ныне собака? — спросил Секеринский, присаживаясь перед будкой на корточки, пока жандарм открывал ключом дверь в квартиру.
— Полагаю, отбыла-с с господами агентами. Уж очень она к ним привязавшись была.
— Чего вы там, в будке, ищете, полковник? — спросил Черевин. — Там, кроме блох, ничего нет.
— В будках часто держат нелегальную литературу.
— Помилуйте, то же в деревнях! Кто ж в городе будет в будке на лестничной площадке что ценное держать?
— Ну, глупость человеческая границ не имеет.
Полковник поднялся на ноги.
— Давеча вот в дом предварительного заключения хлеб выпеченный передали, а внутри веревка была из нарезанных на полосы и связанных между собой простыней.
— Отчего же глупость! — обиженно сказала Варенька. — В романах так всегда из крепостей бегут.
Секеринский удивленно поглядел на студентку, сопровождавшую генерала, но ничего не сказал. Вслед за жандармом они вошли в квартиру. Здесь царила идеальная чистота: перед окончательным уходом к Шульцу Луиза Ивановна привела все в порядок.
Полковник тотчас послал одного из жандармов по коридору к черному входу, еще один пошел осматривать кухню и комнаты прислуги. Сам Секеринский с Черевиным и Варенькой первым дело прошли через гостиную в кабинет. Здесь тоже все было прибрано, на столе были аккуратно разложены уцелевшие предметные стекла с наклеенными на них тараканами, папки с бумагами, книги с выдранными страницами (каковые лежали отдельной стопочкой), на полу на расстеленной газетке стояли два пустых ведра и банка с купоросом. Разбитый шприц с дюжиной толстых погнутых игл располагался рядом с чернильницей и пресс-папье.
Полковник Секеринский подошел к столу и прочитал название одной из толстых папок, написанное поверх зачеркнутого Hirudo kobelevi: «Заметки Артемия Владимирова, не напечатанные в «Петербургских ведомостях» в 1892 году».
— Это творчество вашего агента, ваше превосходительство? — спросил полковник у Черевина. Генерал кивнул. Секеринский достал из папки первый лист и прочитал вслух:
Пока Секеринский читал заметку, Черевин встал рядом и, нацепив на нос очки, просматривал другие бумаги, лежавшие на столе. Здесь было приглашение в церковь на обряд венчания от мебельного мастера Карла Шульца, набранное нечитаемым готическим шрифтом, «Справочник военных команд и распоряжений на французском языке для наполеонов и их маршалов.
Составлен гл. врачом больницы св. Николая Чудотворца дм О. Чечоттом. Спб., типография С. Ковалевского, 1892» и прошение на имя его превосходительства господина начальника Царской Охраны:
К прошению была прикреплено само свидетельство, также выданное 6 января:
— Я вроде никаких Петушковых не нанимал, — озадачено сказал Черевин.
— Какая-то труба подзорная, шкаф, пенсион… У них, наверное, тоже горячка случилась. А вот,
