В парк убегал,В домишко, укрытый плющом,Где вокруг тишинаВ орешнике темном вздыхала,Где строфы влетали в окноПод сонное пение пчел…Но, увы, после смерти —И в парк ворвалась толпа:И каждый безглазый прохожий(Далекий лире, как крот!)Столик пощупать хотел,За которым Гёте работал…* * *Под липой сидел я вдалиИ думал, как к брату,К столу прислонившись:Зачем мне вещи его?Как щедрое солнце,Иное богатство, мне, скифу чужому,Он в царстве своем показал.И, помню, чело обнаживши,Я памяти мастера старогоТихо промолвил: «Спасибо».<1932>
Для души купил я нынчеНа базаре сноп сирени,—Потому что под сиреньюВ гимназические годыДвум житомирским Цирцеям,Каждой порознь, в вечер майскийС исключительною силойОбъяснялся я в любви…С той поры полынный запахНежных гвоздиков лиловыхКаждый год меня волнует,Хоть пора б остепениться,Хоть пора б понять, ей-богу,Что давно уж между нами —Тем житомирским балбесомИ солидным господином,Нагрузившимся сиренью,—Сходства нет ни на сантим…Для души купил сирени,А для тела — черной редьки.В гимназические годыЭтот плод благословенный,Эту царственную овощь,Запивали мы в беседке(Я и два семинариста)Доброй старкой — польской водкой —Янтареющим на солнцеГорлодером огневым…Ничего не пью давно я.На камин под сноп сирениПоложил, вздохнув, я редьку —Символ юности дурацкой,Пролетевшей кувырком…Живы ль нынче те Цирцеи?Может быть, сегодня утромУ прилавка на базаре,Покупая сноп сирени,Наступал я им на туфли,Но в изгнанье эмигрантскомМы друг друга не узнали?..Потому что только старкаС каждым годом все душистей,Все забористей и крепче,—А Цирцеи и поэты…Вы видали куст сирениВ средних числах ноября?<1932>
