каменный парапет, залитый лучами зимнего иерусалимского солнца.
– Что за удостоверение ты предъявил сейчас у Стены Плача? – задал я наконец Халеду мучивший меня вопрос. – Можно взглянуть?
Халед с легкой усмешкой протянул документ.
Я открыл паспорт и убедился, что он принадлежит действительно Халеду Эль-Масри. На месте проживания значилось… Акко.
– Откуда у тебя это? Ты ведь палестинец, живешь в Рамалле. Я же сам тебя там встречал.
– Все чисто, – забирая паспорт назад, сказал Халед. – Я уже скоро год как получил израильское гражданство.
– Каким образом?
– Угадай.
– Женился на арабке из Акко? – обрадовался я внезапно пришедшему в голову ответу на эту головоломку.
– Но разве в паспорте не написано, что я холост? – Халед почти смеялся, видя мое недоумение.
– Ты — маштапник?! – осенило меня вдруг.
– Со второй попытки угадал.
– Почему же ты никогда раньше об этом не говорил?
– Как бы я мог? Просто в какой-то момент хамасовцы меня раскрыли. Пытались убить.
– А что такое «маштапник»? – вмешался Андрей. – Я в принципе догадываюсь, о чем вы, но кое-что не понимаю.
– Сокращение от «Мешатеф пеула», агент служб безопасности, – радостно, почти с гордостью, объяснил я. – Халед, оказывается, на Израиль работал, представляешь?! А в преддверии передачи территорий раскрытым палестинским агентам стали предоставлять вид на жительство или даже израильское гражданство.
Я был очень рад. Халед был мне симпатичен, и после наших многочасовых бесед о «текущей ситуации» мы с ним по-настоящему сблизились. Но эти встречи в Рамалле, да и другие обстоятельства никогда не переставали меня смущать. Назойливая мысль, что я не все про него знаю, не давала мне покоя. Теперь, наконец, все разъяснилось.
– Так ты тогда в Рамалле в полицейском участке по заданию, что ли, находился?
– Конечно.
– А на перекрестке Адам? Это ведь, наверно, хамасники тебя сбить хотели?
– Нет, нет, ну что ты, – замахал руками Халед. – Я был раскрыт относительно недавно...
Мне показалось, что он темнит, но не хотелось давить, не хотелось устраивать дознание человеку, только что сделавшему такое поразительное признание.
– А как же это случилось, что ты стал сотрудничать?
– Само так вышло. Мне было тогда двадцать лет. Один человек стал уговаривать меня примкнуть к террористам. А из разговора я понял, что он поручил кому-то напасть с ножом на евреев на тремпиаде в Шуафате... Я к тому моменту уже знал одного маштапника. То есть его все знали, он не таился. Так вот, я рассказал все ему — он передал мою информацию куда надо. Скоро меня вызвали. Долго беседовали, предложили сотрудничать, ну и я, в общем, согласился.
– И много тебе довелось терактов предупредить?
– Я не считал. Но десятка три, думаю, наберется.
– Ого! Как же ты информацию получал?
– Знакомился, как бы случайно, с нужными людьми, ну и они мне обычно все сами выкладывали. Люди почему-то любят посвящать меня в свои секреты...
– Ну а сейчас как? Тебе и сейчас удается собирать информацию?
– Намного реже. Там, где меня не знают...
– А тот маштапник, к которому ты первый раз обратился? Как он?
– Ахмад?.. Он никогда не скрывался. Он сильный человек, сумел себя поставить и до последнего времени продолжал жить в своем селе под Рамаллой. Но сейчас он, конечно, уже год как израильский гражданин и живет в Галилее. С ним так было вначале... На него ночью напали уголовники, денег потребовали. Он не дал. Его избили и обещали расправиться. А он возьми и обратись после этого в израильскую полицию. Уголовников в тот же вечер задержали. А он с той поры стал сотрудничать. Причем открыто. Вот к нему я и пришел.
– Наверно, это трудный был выбор. Ты никогда не чувствовал себя... – смутился я, – ...извини, предателем что ли?
– Нет, я ни перед кем не виноват... Эти люди опасны для всех одинаково. И выбор мой совсем не трудный был. В ту пору, я имею в виду. Сегодня, конечно, когда вы сами свое дело рушите, не знаю, как бы я поступил…
– Знаешь, Халед, что я тебе скажу? – воскликнул Андрей, – Ты... ты... И он явно запутался с ивритом.
– Что ты хочешь сказать? – спросил я.
– Скажи ему, что пока мы жили под коммунистами, мы желали поражения СССР в его противостоянии Западу. Мы видели в СССР угрозу человечеству и считали таких людей, как Сахаров или Щаранский героями, а не предателями. Сегодня угроза человечеству исходит от исламистов. Поэтому такие люди, как Халед, тоже не должны чувствовать себя предателями...
Я перевел.
Халед усмехнулся.
– Все так. И я действительно предателем себя не чувствую. Но есть одно отличие. Ты только представь себе, что в той вашей борьбе Запад был бы не на стороне ваших Сахарова и Щаранского, а на стороне Брежнева. Представил? Так вот у нас, у палестинцев, именно такая ситуация...
При расставании Андрей с чувством пожал Халеду руку и сказал на иврите, что гордится знакомством с ним.
Когда я на следующий день позвонил Андрею, его уже не было. Он ушел в пустыню. Искать рукопись. Зеэв пытался объяснить, что сезон для экспедиций не подходящий – все было бесполезно. Меня он не только не пригласил присоединиться (знал, что не пойду), но даже и не заикнулся о своем путешествии.
Через пару дней я привел Халеда к родителям. Мой отец узнал, что Халед –сотрудник ШаБаКа и настоял на знакомстве. Целых два часа мы говорили на иврите за русским чаем про арабскую ментальность.
– Ну, а отношение к женщине? – поинтересовался папа. – Оно все-таки у вас, как бы выразиться... потребительское.
Мама в этот момент как раз вышла на кухню, и Халед неожиданно разоткровенничался.
– Мне кажется, что у европейцев другая крайность. Женщины повсюду помыкают мужчинами. Это противоестественно.
– Но дело не в том, кто главенствует, – вмешался я. – Я помню, когда в Рамалле служил, нас инструктировали не заступаться за арабских женщин, когда их на твоих глазах мужья бьют. Говорили, что если ее защитить, ее потом дома до полусмерти забьют. Нам даже заговаривать с замужними женщинами не разрешали, потому что за это ей тоже мордобой полагается. Это так?
– Если она ответит, то полагается, – согласился Халед.
– И это что, нормально, по-твоему? Нормально бить женщину?
– Я против жестокости. Но мужчина не должен находиться в подчинении у женщины, а чтобы в таком положении не оказаться, он должен постоянно женщине о ее месте напоминать. Я никогда не видел, чтобы мой отец ударил мать, но иногда он запирал ее в комнате. Вполне можно и без побоев с женой обходиться, хотя это и трудно.
Я не верил своим ушам. Честно говоря, не ожидал такого от Халеда. Но он говорил это так буднично и
