месте. В крепких мужских ладонях она чувствовала себя как рыба в воде. Глазки у художницы замаслились, моя персона оказалась задвинута в дальний запасник, и она тут же на месте договорилась с тремя подругами для пропорциональности. А лис у неё вышел — хоть куда. С доброй улыбкой и приветливым взглядом умных глаз. Замечательно рыжий и пушистый. Девица оказалась мастером своего дела. Что есть — то есть.
Оставив народ работать на мою пользу а Чезаре руководить процессом и сунув ему денег для расчёта с подрядчиками, мы с Катериной поехали в город. Только сначала пришлось в аэропорту сумку прикупить. В которую мы Морсика определили. Он поворчал немного, но быстро освоился у меня за спиной и только под мышку мне нос засунуть норовил, с целью вперёд поглядеть.
— Слышь, лохматый! Усами не шшикотись, да?
— А ты вид не засти! Мало того, что в мешке сижу, как кот приблудный, так ещё и перспектив лишили начисто! Тебя бы самого в сумку эту затолкать!
— Я не влезу! А ты можешь и рядышком пробежаться! В жизни героя всегда есть выбор подвига!
— Ох, и наглый же ты, предводитель стаи! Ох, и борзый ты! Недобрый ты! Зря я тебя в вожаки себе выбрал.
Пришлось сумку на колено передвинуть. Он сразу угомонился, только глазки щурил и носом запахи на лету ловил, трепеща на ветру заложенными назад ушками.
Приехали мы в один хитрый шпионский магазинчик. Выбор там был богатейший. Любят люди вуайеризмом пострадать. Пошпионить друг за дружкой. Ох, любят. Поголовно! Купил я там миниатюрную японскую видеокамеру цифровую, с датчиком движения сопряжённую и аккумулятор из расчета на три дня работы. Камера включалась от датчика движения и работала по таймеру две минуты. Потом выключалась, до следующего срабатывания. Всё компактное, влагоустойчивое и по приемлемой цене. Сегодня во тьме ночной снова клиента навестим, да поставим на него видеокапкан. Мне ведь только и нужно, собственно, что убедиться в факте присутствия объекта в наличии. А там… видно будет.
Засунул я добро в сумку к Морсику, потесниться ему пришлось. Поехали мы домой к приёму важного гостя готовиться. Гость ожидался и в самом деле неординарный. Учился он с кириэ Матфеем в университете. Жили они в кампусе в комнате одной, шалили вместе и подружились крепко. Потом пути их разошлись. Но дружба продолжалась, хотя встречались изредка. Он-то как раз и был инициатором Катиного замужества. С его подачи фамилию она сменила. А ещё был он членом клана, одного из тех самых кланов знаменитых греческих судовладельцев. Не из Онасисов, и не Ниархосов, Лациссов, или там Ангеликуссисов…но и далеко не из последних. Допустим, из… ну неважно на самом деле. Известный человек, и влиятельный по самое немогу. Теодору покойному до него было, как до Луны раком. И вот, набоб этот давненько зарился на Федькины ружья. Коллекцию он собирает. Вот так вот. Катя ему позвонила, сказала, что согласна продать их, он даже из Афин примчаться не поленился ради такого дела. Вот его и будем встречать в скромном семейном кругу.
Я первым делом за ружбайки взялся. Почистил-смазал, привёл в товарный вид и на стенку над камином развесил. Для шикарности интерьера. Потом водные процедуры провёл в полном объёме. И Катю искать пошёл. Нашёл её в комнате своей, где она покрышки мои критически рассматривала. Чёрную тройку отложила в сторонку и сказала что в этом пристойно будет гостя встретить.
Катя, вся ослепительно-чёрная, и я сбоку-рядышком, в неброских тонах, весь гармоничный. Скромный Мерседес въехал во двор и затормозил у крыльца. Выскочил из машины водила и почтительно отворил заднюю дверцу из которой величественно выбрался солидный и благообразный господин, увенчанный благородными сединами. К нему Морсик подлетел, но против обыкновения обошёлся с ним деликатно. Зубов скалить не стал. Обнюхал почтительно и даже огрызком своим пару раз помахал. Не первый, похоже, раз видит. Господин сей внимания на него не обратил совершенно. Не по чину. Неторопливо взошёл на крыльцо, внимательно осмотрел Катю с головы до ног. Бросил на меня взгляд мимолётный. Поцеловал Катю по- отечески, в лоб. Мы почтительно молчали.
— Здравствуй девочка. Очень сочувствую твоему горю. Однако, ты по-прежнему мила и очаровательна. Даже в трауре.
— Здравствуй, дядя Ставрос. Как твоё здоровье?
— Спасибо, неплохо. Это твой новый мальчик?
И он небрежно показал на меня взглядом. Глаза Катерины гневно вспыхнули, и она сухо ответила:
— Это — мой будущий муж. Я выйду за него, как только закончится официальный траур.
— Ну, не сердись девочка, не сердись. Просто не понимаю. И что ты в нём только нашла?
Не глянулся я ему, выходит. А взаимно! Да пошёл ты, барбос пегий! Тоже мне эксперт-ценитель нашёлся. Знаток меня, понимаешь! Я потихоньку стал закипать. Но крышечка ещё не брякала. Поэтому вел себя пока скромно. Катя распахнула дверь и пригласила гостя:
— Проходи в дом, дядя Ставрос.
Дядя ждать себя не заставил, проплыл в помещение, как танкер в порт, только что гудком не погудел. Катя за ним, как яхта драгоценная. Потом, обогнав гостя, вперёд выдвинулась. В гостиную повела. За ними я уже, вроде как буксир-толкач. А за мной халдеи его. Ребята с холодными глазами, чистыми руками и горячими сердцами. Все двое. Один у входа ошвартовался. Второй у двери в гостиную пост занял, мы же за стол сели.
— Кофе? Вино?
— Побалуй дядю Ставроса 'Ариусиосом', девочка. Я знаю, у тебя водится.
— Да, дядя Ставрос.
Катя аккуратно налила вино из древнего на вид, замшелого почти, глиняного кувшина в бокалы. Губа-то у 'дяди' — не дура! Поднял он свой хрусталь:
— Твоё здоровье девочка!
До моего здоровья ему, понятное дело — дела нету. Да и хрен с тобой. Ты за ружбайки заплати нормально, да и проваливай. Век бы с тобой знаком не был.
— Твоё здоровье, дядя Ставрос! Твоё здоровье, любимый! Катя кивнула мне и улыбнулась. Так улыбнулась, что вся злость моя испарилась тихо и осталась нирвана одна. Выпили мы по глотку. Они о знакомых поговорили недолго. Потом за главное тереть начали. Катя меня кивком попросила, я молчком ружья со стенки снял, на стол положил. Бобёр их вертеть принялся, рассматривать, лупу из кармана вынул. Чуть не облизал ружбайки те. Стволы откинув, как путний поизучал. Чо там изучать-то? Сияют оне синим светом. Курками пощёлкал. Губками почмокал. Кате резолюцию наложил:
— Я дам тебе за них по сто тысяч!
— Дядя Ставрос, на аукционе я объявлю стартовую цену в сто пятьдесят тысяч евро.
— Грабишь меня девочка. Зачем тебе аукцион? Скажи свою цену?
— Я уже сказала, дядя Ставрос. По сто пятьдесят. На аукционе заплатят дороже.
— Сбрось немного!
— Немного? Хорошо. Сто пятьдесят три тысячи. За каждое.
Голос у Кати почтительный донельзя. А вот выражение глаз дерзкое. Хулигански дерзкое. Повздыхал 'дядя', вина попил. Опять губами почмокал.
— Хорошо! Пусть будет так, как ты хочешь. Сто пятьдесят, и это последнее слово.
— Да дядя. Конечно дядя. Я согласна дядя. Милый, принеси пожалуйста футляры.
— Вышел я в дверь, мимо стража неподкупного. Взял в комнате прислуги, где ружья чистил, протёртые до блеска кожаные футляры, да и принёс. Разобрал ружбайки, горизонталку в футляр на бархат алый уложил, вертикалку в другой футляр, на синий бархат. Щёлкнул замками, на место своё сел.
Дядя старомодно чековую книжку вынул. Заполнил и расписался. Катя чек приняла с поклоном лёгким. 'Дядя' щёчку ей целовать нацелился. Подставила ему Катя щёчку. Скромница и отличница просто. Ботаночка эдакая. Дядя опять присел. Вино допил. Катя мне подмигнула и я послушно на кухню сбегал и принёс оттуда два здоровенных, литров на десять каждый, глиняных оплетённых жбана. Заранее приготовленных.
— Это тебе в подарок, дядя Ставрос.
— 'Ариусиос'?
— Твой любимый!
