Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека

инертностью на фоне сильно уравновешенной нервной системы, инертностью на фоне органических заболеваний нервной системы, а также инертностью на эпилептическом и эпилептоидном фоне. Он предварительно считал, что эпилепсия обусловлена мономерным рецессивным фактором с высокой встречаемостью и очень низкой проявляемостью. На эту тему С. Н. Давиденков писал М. В. Волоцкому, в связи с его книгой «Хроника рода Достоевского». Приводим это письмо [398] .

«…М. В. Волоцкому 14. IV.1935

Глубокоуважаемый товарищ!

Я только вчера имел возможность прочитать Вашу интересную книгу о генеалогии Ф. М. Достоевского . Книга доставила мне истинное удовольствие, и я думаю, что это именно тот тип литературы, который нужен будет для всех наших выдающихся людей. Кстати же я не мог не подивиться той громадной работе, которую Вы сделали, разобрав массу всех этих историко-бытовых данных.

По одному специальному вопросу я хотел бы, однако, отметить несколько неточностей, имеющихся, как мне кажется, в Вашем тексте.

Дело идет о моно– или полимерном наследственном строении эпилепсии. По Вашему тексту (стр. 414) выходит так, что при мономерном «среди братьев и сестер эпилептиков насчитывалось бы более 25 % больных той же болезнью». Здесь не совсем понятно, почему «более»? А главное, это совершенно неверно, что цифра 25 % должна характеризовать ряды братьев-сестер эпилептиков. Цифра 25 % должна бы теоретически характеризовать ряды братьев-сестер, где имеются эпилептики , т. е. конечно, включая пробандов , и то лишь в том (совершенно невероятном) случае, если бы генотип эпилепсии обладал 100 %-ной пенетрантностью. Мы знаем, что в действительности эта пенетрантность сильно принижена, что делает% эпилептиков меньшим. Здесь разными авторами по разным статистическим методам даются, как известно, разные%% (13 %, 15 % и т. д. до 22 %). Но если взять вероятность заболевания братьев-сестер эпилептиков , то там мы неизбежно должны опять встретить значительно более низкий%, а никак не те же 25 % [399] . По Люксембургер (учитывая лишь случаи массовые, выделенные на основании анамнестических данных) вероятность эпилепсии у братьев-сестер эпилептиков всего 0,026, значит, их около 2,5 %, и это довольно правдоподобно. Если бы мы взяли вероятность заболевания эпилепсией братьев-сестер в семьях, где уже имеются 2 эпилептика, она была бы еще [нрзб.] более низкой [400] , вероятность заболевания эпилепсией 4-го ребенка в семье, где трое больных эпилепсией, была бы еще меньшей [401] и т. д. Таким образом, никак нельзя, мне кажется,% заболевания братьев-сестер эпилептиков сравнивать с ожидаемыми 25-тью %, вычислять разницу («более 20 %») и делать дальнейшие выводы.

Это, конечно, наиболее существенное возражение, которое, думается мне, является результатом известного недоразумения, выяснить это недоразумение мне и хотелось.

Попутно я позволил бы себе сделать еще два замечания более мелких:

1). Все современное развитие экспериментальной генетики, связанное с изучением модификаторов и вообще с проблемами так наз. «феногенетики» (ср. работы Тимофеева-Рессовского и др.) заставляет, пожалуй, считать упрощенческими именно позиции детерминистов, т. к. допущение одного основного, «ведущего» гена, бесконечно варьирующего в своих [проявлениях?] в зависимости от [нрзб.] длинного ряда средовых и генных воздействий, допускает гораздо большее понимание имеющего здесь место бесконечно пестрого полиморфизма, чем допущение очень ограниченного числа генных комбинаций (ххуу, Ххуу, ХХуу и т. д.), в которые лишь с большой натяжкой может быть уложено все пестрое разнообразие действительной жизни. – Впрочем, это дело «вкуса».

2). Я бы возразил против употребления термина «ген эпилептоидного характера». Этот ген (с моей точки зрения это гетерозиготная структура еЕ) выражается то в эпилептоидных характерах, то – в мигренях, ничего общего с эпилептоидным характером не имеющих и т. д., то, наконец, в ряде случаев и никак не выражается.

Вот те несколько мелких замечаний, которые мне представлялось интересным сделать предметом обсуждения.

Между прочим, могу Вам сообщить, что некоторые дальнейшие работы еще больше убедили меня в правильности именно мономерной позиции. Особенно доказательной в этом отношении явилась работа одной из моих сотрудниц [402] уже здесь, в Ленинграде, которая взяла как пробандов не эпилептиков, а мигреников и могла обнаружить на большом сравнительном материале, что если дело здесь шло об одностороннем родительском отягощении, среди братьев-сестер мигреников эпилептиков не было вообще, а если дело шло о двухстороннем родительском отягощении, среди братьев-сестер появлялись эпилептики частотой 9 % – 13 % (по разным способам подсчета)!

В заключение позвольте еще раз поблагодарить Вас за удовольствие, которое мне доставило чтение Вашей исключительно интересной книги. Вам искренне преданный,

Давиденков.

Позже точка зрения на характер наследственных факторов, обусловливающих эпилепсию, была уточнена [403] . Но фактическое уточнение не влияет на ценность подхода Давиденкова. Он был открыт для таких уточнений: «…употребляя термин «ген» или «мутация» в смысле вновь образованного «наследственного фактора», я отнюдь не имею в виду непременно так называемую «точковую мутацию», а не хромосомные перестройки или какие-нибудь другие изменения наследственного механизма, сущность которых еще не окончательно выяснена даже в экспериментальной генетике…» [404]

Проблема неполной проявляемости . Систематическое рассмотрение проблем классификации нервных заболеваний в свете современной генетики, предпринятое ради прогресса в этой области исследований, Давиденков начал с указания на широко распространенную среди исследователей наследственной патологии человека неверную презумпцию стопроцентной проявляемости (пенетрантности) гена. Одна из обычных ошибок, вытекающих из этой презумпции, это признание рецессивного хода наследования при рождении больных детей у здоровых родителей. Касаясь отношений наследственности и среды, обобщенных Тимофеевым-Ресовским в понятии «наследственной конституции», Давиденков отметил, что в ряде случаев наследственное предрасположение приводит к развитию заболевания лишь при присоединении бластофорного (портящего зародыш) воздействия интоксикации (алкоголь) или инфекции (сифилис), или травмы. Публикация в 1947 г. замечательной книги С. Н. Давиденкова «Эволюционно-генетические проблемы в невропатологии» дала Б. Л. Астаурову (в условиях свободного времени после августовской сессии 1948 г.) повод для переписки с ним в 1949–1950 годах. Клиническая невропатология имеет дело с материалом, который отличается низким проявлением, варьирующим выражением, часто – наследованием «ходом коня», частой дискордантностью монозиготных близнецов и т. п., что к тому же осложняется скудостью посемейных данных. В анализе такого материала Давиденков следовал традиционной точке зрения, что факт проявления – непроявления всегда может быть сведен к некоторому средовому воздействию, о котором клиницист может иметь достаточно полные сведения только в исключительных случаях. В письме Давиденкову Астауров изложил свои представления о неполном и асимметричном проявлении и высказал надежду, что «будучи спроецированы на невропатологический материал, они, быть может, внесут в него какую-то дополнительную долю ясности». В ответ Давиденков отметил неудовлетворенность своей точкой зрения: «Однако я должен сознаться, что, высказываясь постоянно в том смысле, что при неполно проявляющихся наследственных факторах решающее значение имеют средовые условия, я – pro usu interno – сохранял всегда одно маленькое сомнение. Я о нем, правда, не писал, но часто думал. Мне казался противоречием этому допущению тот факт, что степень проявляемости для некоторых признаков и даже для некоторых болезненных форм с ограниченной проявляемостью довольно постоянна в различных условиях. Казалось, если бы все решалось здесь одним только наличием или отсутствием в окружающей среде каких-то определенных условий, мы должны были бы ожидать гораздо большего разнообразия в степени проявляемости признака, чего в ряде случаев нет. В частности, нет этого и в моей области…» И далее: «В клинике часто попадаются случаи и наблюдения, анализ которых был бы интересен с Вашей точки зрения. Но интересен именно в смысле «постановки вопроса». Разрешение вопроса надо, мне думается, ожидать от большего согласования генетики с механикой развития» [405] .

Динамика мутаций. Касаясь изучения темпов образования и элиминации патологических наследственных задатков, Давиденков отметил два основных затруднения. При доминантно-аутосомном наследовании, изучая родословную и наталкиваясь на рождение первого больного у «здорового» родителя, врач не может быть уверен, не был ли это заторможенный или рудиментарный больной, сходящий за здорового лишь потому, что он не мог быть лично обследован. При аутосомно-рецессивном наследовании дело обстоит еще хуже: мутация, образовавшаяся в одной их двух аналогичных хромосом, сможет проявиться не ранее, чем в 4-м поколении: момент образования мутации отдален от исследователя. В рассуждении о мутации, возникающей близко к пробанду, почти всегда играет роль некоторая недооценка возможной неполной проявляемости гена. При этом доходят до того, что встречая где-либо на протяжении одной большой доминантной семьи пропуск