преступление не было обычным ограблением. Натан даже прислал мне служебную записку, в которой говорилось, что если мне необходимо вести расследование в выходные, то дополнительные часы работы будут оплачены.
Мы с Дороти обе понимали, что заявление о личной несостоятельности — достаточно веское доказательство пристрастия Барри, хотя такое нельзя пускать в печать. Само по себе сообщение о банкротстве — неоправданное вторжение в личную жизнь ныне покойного человека.
Нужно подкрепить его подтверждением члена семьи. Если бы, скажем, сын сказал, что видел в магазине ростовщиков, угрожавших отцу, вышла бы приличная статья. Такое помещать в газету можно.
Я подумала о доверии Леонарда. Почему он так поступил? Папа иногда прибегал к подобной тактике, когда я была еще подростком. Он заострял внимание на своем доверии, чтобы вызвать у меня повышенную ответственность. Так делают все ирландские католики, а Леонард — итальянец.
В библиотеке зазвонил телефон. Научный сотрудник на секунду оторвал взгляд от стола, однако не двинулся с места. Через открытую дверь я увидела, как из лифта вышел Натан и направился к своему кабинету.
— Как он рано сегодня, — отметила я.
— Это из-за вакансии в следственной команде. Почти все журналисты подали заявление и приглашены на собеседование.
Меня охватила тревога. Я что-то пропустила? Список претендентов составлен, а меня в нем нет?
Заметив выражение моего лица, Дороти спросила:
— Ты тоже хочешь получить это место?
Я кивнула, и она записала что-то в блокнот, взглянула на дверь в кабинет Натана и добавила:
— Не переживай по поводу наплыва желающих. Согласно уставу газеты, он обязан поговорить со всеми. Натан быстро с ними разделается.
Зазвонил второй телефон, пронзительный звук резал слух. Научный сотрудник проигнорировал его.
— Может, ответить? — спросила я Дороти, но та покачала головой.
В этот момент из лифта вышел Джонатан Фрицелл. Мы дважды пересекались по поводу убийства Мазурски, и он обещал мне навести справки в мэрии, однако так ничего и не выяснил. Теперь, даже не взглянув в нашу сторону, он уверенной походкой вошел в кабинет Натана.
Дороти тронула меня за локоть:
— Не думай о конкуренции, сосредоточься на данных. Что еще у тебя есть?
Я порылась в папке с бумагами. Где-то там должна лежать присланная Леонардом копия протокола собрания попечительского совета для бездомных ветеранов. Я также распечатала статьи «Кроникл» о благотворительных акциях и об официальном объявлении отставки Барри. Но где же протокол? Я была уверена, что вечером положила его в папку.
На первой странице приводилась подробная запись беседы председателя и помощника казначея, предоставившего полный отчет по собранным средствам из-за расхождения в сумме на семьдесят пять тысяч долларов. Вторая, тоже затерявшаяся страница содержала протокол следующего месяца, когда совет единогласно проголосовал за снятие Барри Мазурски с поста, а председатель еще отметил: «Так будет лучше».
Дороти с любопытством наблюдала за моими компаниями. Бумаг в папке не было. Пронзительный звонок наконец-то смолк, но тут же раздался снова. Почему бы этому парню не взять трубку? Неужели я оставила документы дома на столе?
Наконец они обнаружились среди других бумаг в папке. Разгладив помявшийся край, Дороти пробежала глазами протокол и засияла, однако после минутного раздумья погрустнела. Вывод был самоочевиден. Протокол склоняет чашу весов в сторону правдивости моих сведений, но он недостаточен, чтобы опубликовать статью, которая опорочит покойного.
В отчаянии я схватилась за последнюю соломинку:
— Знаю, это покажется вам притянутым за уши, но я уверена, что слышала голос сына Барри по радио, в ток-шоу. Он рассказывал о пристрастии отца к азартным играм. То есть он часто бывает в эфире. Представляется как Андре из Крэнстона. Я узнала голос.
— Радиопередача? — переспросила Дороти.
По тону было сложно понять, как она отреагировала на мое сообщение, и я продолжила:
— «Поздняя ночь» Леонарда. Как вы считаете, следует ли позвонить на станцию, попросить у них старые записи?
— Ты слушаешь «Позднюю ночь» Леонарда?
Судя по выражению ее лица, мнение обо мне резко упало.
— Иногда, — призналась я.
Дороти задумалась. Что этот факт говорит обо мне? О моем образе жизни? О коэффициенте моего умственного развития? Я приготовилась защищаться. Да, Леонард часто впадает в крайности. Особенно когда речь заходит о мэре и казино, но на то есть причины. Я начала подсчитывать количество журналистов «Кроникл», которые звонят ему на передачу, журналистов, которые неожиданно становятся экспертами, обозревателями, признанными специалистами.
— Что-то не так?
Редактор взглянула на меня так, словно ее мысли витали где-то далеко.
— Я пыталась придумать, как это можно использовать, стоит ли искать такую запись.
— А…
— Ведь люди звонят туда под вымышленными именами, так? И радио гарантирует им анонимность.
Я едва сдержала вздох огорчения.
— Полагаю, что да.
— Думаю, нам лучше не втягивать сюда радио.
Я сидела в кафетерии с чашечкой кофе, когда заметила автора некрологов, одиноко жующего пончики.
Ему перевалило за шестьдесят, и у него было килограммов двадцать пять лишнего веса. На лице — помутневшее и усталое выражение человека, который перегорел много лет назад. Пытаясь вспомнить, как его зовут, я закрыла глаза и представила подпись под последним некрологом в Род-Айленде. Итальянское имя, кажется, Мартино.
Он не раз поглядывал в мою сторону, когда я проходила по редакции. Кэролайн как-то упомянула, что некогда он был уважаемым криминальным журналистом. Вспомнила, его фамилия Ди Мартино. Его брат до сих пор работает сержантом полиции Провиденса.
Я размешала сливки в большой чашке кофе и подумала, какое у него может быть имя. Энтони? Джозеф? Доминик? Ди Мартино сидел за красным столиком у окна, демонстративно погрузившись в чтение, чтобы никто не решился подойти и завести беседу.
Я припомнила, что его имя плохо сочеталось с фамилией. Как-то они не вязались вместе. Откуда-то из глубин мозга всплыла мысль, что это было модное имя: так называют мальчиков в новом тысячелетии. Джастин? Джош? Джеред? Эван. Точно, Эван Ди Мартино.
Кэролайн говорила, его сняли с должности, чтобы освободить место для молодого журналиста, который вскоре ушел в «Лос-Анджелес таймс». Возможно, теперь Ди Мартино подсознательно плохо относится ко всем новичкам. Я решила рискнуть, купила второй кофе и направилась к его столику с двумя чашками.
— Эван? — Он так вздрогнул, что я тотчас принялась извиняться: — Извините за беспокойство, я…
Следовало предложить ему кофе, однако я забыла о вежливости и по-прежнему сжимала чашки.
— Мне вот любопытно… Я хотела бы поговорить с вами.
Ди Мартино демонстративно взглянул на часы.
— Если вы никуда не спешите.
