— Был некий инцидент… пропали деньги… то есть мы думали, что они пропали. Во всем обвинили Барри… это было ужасно. Один из нас знал о его пристрастии к азартным играм и обвинил в подтасовке цифр. В итоге оказалось, что ошибся бухгалтер. Такая вот неприятная ситуация. Особенно для того, кто свалил все на Барри. Мы, конечно, извинились. Я лично ходила к нему и просила остаться в организации, но он очень расстроился. Подал заявление об уходе на следующий же день.
— Так присвоения денег не было?
— Нет, всего лишь ложное обвинение. Ужасная ошибка.
Леонард жил в Бристоле, в получасе езды от Провиденса. Я слышала, что это красивый город у моря, но никогда там не была. Он обитал в пригороде, в многоэтажном жилом комплексе. Я потратила пятнадцать минут, пытаясь найти нужный мне дом. Казалось, система нумерации была придумана специально, чтобы сбить с толку посторонних. Наконец я нашла человека, который смог показать мне нужный подъезд.
К тому времени я так разозлилась, что яростно нажала на кнопку звонка и не снимала с нее палец добрую минуту. Леонард открыл дверь в спортивных брюках и нейлоновой футболке. Мокрые волосы примялись от велосипедного шлема. Он пригладил их и улыбнулся, словно обрадовался моему неожиданному визиту.
— Расскажи мне о присвоении денег, Леонард, — сказала я, пройдя в холл.
Это была явно холостяцкая квартира с мебелью, купленной на распродаже. Куча аудио- и видеооборудования и никаких безделушек. Я прошла мимо заваленного барахлом кресла и резко развернулась.
— Я должна сегодня же доказать, что это не полная околесица.
— Успокойся, — сказал он и снова провел пальцами по волосам. — Я только что вернулся с тренировки, не успел принять душ и выпить кофе.
Леонард прошел на кухню с безупречно белыми шкафчиками, блестящими электроприборами и пустым столом, если не считать велосипедного шлема с эмблемой радиостанции. Стеклянная дверь на балкон была полуоткрыта. Дорогой велосипед с тонкими колесами стоял пристегнутый к деревянным перилам. Внимание приковывал его ярко-красный цвет.
— Ты солгал мне, Леонард? — поспешила я следом.
— Нет, клянусь Богом, только что вернулся с тренировки. В этом деле я весьма щепетилен. Тридцать миль через Бэррингтон.
Он строил из себя невинную овечку, как будто я клюну на наигранное недопонимание.
— Речь не о тренировке, и ты прекрасно это знаешь, Речь о Мазурски. Ты меня подставил?
— Подставил? — удивленно переспросил Леонард. — Ты шутишь?
— Один из членов правления заявил, что ничего подобного не было, что некто, вероятно, ты, обвинил Барри в присвоении денег, но это оказалось ошибкой.
— Неправда, — возразил Леонард и потянулся к холодильнику. Из-под магнита выскользнула фотография женщины, обнимающей двух мальчиков, и упала на пол. Леонард медленно ее поднял. — Моя сестра Эллен, — пояснил он, будто мне не все равно, затем прилепил ее обратно, приставив дополнительный магнит. — Переехала с сыновьями в Коннектикут. Ужасный штат. Паршивые рестораны.
Леонард достал сухие сливки, вдохнул аромат кофе и поставил чашку на стол.
— Так кому из приюта ты звонила? — наконец спросил он.
— Это ведь ты все подстроил, верно? Это была твоя ошибка?
— Никакой ошибки не было, — впервые поднял он голос. — Чертов Мазурски! Я не смог доказать вину Барри. Он оказался шустрее с подсчетами.
— Однако его никто не вынуждал уходить, как ты говорил.
— Не уверен, что я вообще говорил такое.
— Ты не уверен? Так давай я напомню.
Я полезла в рюкзак, достала блокнот и открыла на странице, которую перечитывала полчаса назад.
— «Конечно, он был вынужден уйти с должности казначея. Мне было жалко Барри. Я всегда к нему хорошо относился».
Леонард изменился в лице. Неужели почувствовал свою вину? Угрызения совести?
— Он
— Ведь Барри никогда не рассказывал тебе о ростовщиках. Ты солгал о том, как вы выпивали и он выдал себя с потрохами?
— Метафорически это правда.
— Метафорически? Что это значит? Вымышленная поэма с правдивым смыслом?
У Леонарда хватило наглости изобразить негодование.
— Я знал, что он по уши в дерьме. Он знал, что я знаю. Зачем рассказывать, когда все и так предельно ясно.
— Так, значит, я написала в статье про телепатическую связь между вами?
Леонард посмотрел мне в глаза и покачал головой, словно мне не дано его понять. Затем повернулся к порошковым сливкам и отмерил нужное количество ложек.
— Ты все придумал, да?
Он подошел к раковине, чтобы набрать воды в чайник. Я наблюдала, как Леонард включил кран, поморщился, вылил часть воды обратно.
— А тебе приходило в голову, что я могу лишиться работы? Что «Кроникл» могут обвинить в клевете?
Леонард громко вздохнул и повернулся ко мне:
— Что за пустые угрозы? Приют никогда не станет судиться с «Кроникл». У него на это нет денег. И им не пережить бойкот прессы. Поверь мне, они не пойдут на такой шаг.
— Поверить тебе? Ты все просчитал перед тем, как лгать мне? Поверить тебе? Ты с ума сошел?
Леонард поставил чайник на стол.
— Барри Мазурски был заядлым игроком и связался с мафией. Ты нашла подтверждение этого в разных источниках, я тебя не обманывал.
— Однако ты был единственным источником сообщившим о хищении.
— Послушай, я не сомневаюсь, что Барри взял деньги из общего фонда. Он мог дурачить кого угодно, только не меня. Я знал, насколько плачевно его положение.
— Откуда? Опять по телепатическому каналу?
Леонард проигнорировал мой сарказм.
— Послушай, Хэлли, я не хотел навлечь на тебя неприятности. Я считаю тебя другом.
— Другом? — К моей ярости добавилось изумление.
Ярости он не заметил.
— Да, другом.
Должна ли я быть польщена? Какой бесстыдный мошенник! Чего стоит весь этот вздор о доверии. К щекам прихлынула кровь.
— Ты всегда лжешь друзьям?
— Я не лгал. — Леонард отвел взгляд и задумался. Голос его, когда он заговорил, прозвучал неожиданно тихо. — Ты знаешь, почему я так рьяно выступаю против казино? Почему я полон решимости провалить референдум?
Какая мне разница?
— Потому что тебе нужна популярность.
Леонард не отреагировал на мою колкость, лишь многозначительно посмотрел мне в глаза: мол, думай, Хэлли, думай.
За многозначительным взглядом последовала тишина. Тут до меня начало доходить. Уверенный тон, наморщенный лоб, фальшивая страсть. Где-то я уже это видела.
— О Боже! — вырвалось у меня.
