наблюдал, как дети ползают в придорожных посадках акаций, собирая шампиньоны по приметам, известным только им. Стоя вечерами на согретом солнцем балконе, он никак не мог понять, что за запах преследует его в эти дни при выходе на свежий воздух. Ему начало казаться, что кто-то из соседей курит наркотики, но позднее понял, что запах, не дававший ему покоя, был запахом перегоревшего постного масла, словно пропитавшим весь воздух вечерней Москвы, как будто повсеместно жарящей на ужин картошку. Однажды вечером, поужинав и отдыхая раздетым по пояс, он услышал стук в дверь номера, а открыв её, изумился, увидев двух незнакомых в гражданской одежде и двух милиционеров с автоматами. Вошедшие, не торопясь осмотревшись, потребовали документы, а Виктор, доставая их из кармана пиджака, заметил ухмылку на лице вооружённых рядовых и понял, чем она была вызвана: на столе стояла начатая бутылка водки и кое-какая провизия; очевидно, у «гостей» были подозрения, что в номере присутствует женщина; ей, впрочем, было куда скрыться: в углу комнаты находился закуток, назначение коего было известно только строителям.
Предъявив документы, Виктор услышал вопрос о том, почему он не зарегистрировался по прибытии в Москву, и ответил невпопад: «А откуда это известно?» — имея в виду это нововведение для приезжих. Не задавая больше вопросов, пришедшие забрали документы, предложив на следующий день к одиннадцати часам прийти за ними в районное отделение милиции, оставив без внимания его заявление о том, что у него не будет такой возможности, и ушли, оставив его в негодовании: никогда ничего подобного, чтобы вооруженные люди входили в номер гостиницы, в его жизни не было. Виктор всё же опоздал на следующий день и, придя в гостиницу, с тем чтобы вместе с администратором отправиться в отделение милиции, встретил её в коридоре, вернувшейся оттуда и протянувшей ему паспорт со словами:
— Вот ваш паспорт, извините нас за неувязку и, пожалуйста, не придавайте этому случаю большого значения.
Не говорите никому об этом.
Он ответил просто:
— Ну что ж, пожалуйста, — и понял, что, очевидно, администрация намеренно не поставила его в известность о необходимости регистрации, извлекая из этого свою какую-то материальную выгоду.
Был конец августа, занятия в университете ещё не начались, а дела с устройством дочери в общежитии были практически уже улажены, когда Виктор позвонил домой и Вера передала ему просьбу начальника управления съездить в Воронежскую область и помочь наладить полуавтоматную сварку трехтрубных плетей для строительства трубопровода работникам участка управления, принадлежавшего к одному с ними тресту. Не обременённый уже личными заботами после того, как дочь поселилась в общежитие, Виктор согласился съездить в указанное место, но, не владея информацией о движении поездов, вынужден был ждать на Павелецком вокзале, приехав туда вечером в расчёте добраться до места ночью, чтобы с утра приступить к работе.
Побродив по вокзалу, он направился в зал ожидания на втором этаже, где, попив кофе, устроился в свободной его части, не обратив внимания на странное поведение людей, в нём находившихся. Особенностью зала было то, что одна, меньшая его часть была заставлена стульями чёрного цвета, а другая, большая, — стульями зелёного, и вот у стены, рядом с этой зелёной частью, почти пустой, он и устроился, смотря телевизор и наблюдая за окружающими. Невдалеке расположилась беспокойная компания, состоявшая из женщин разного возраста и довольно фривольного поведения, подшучивавших друг над другом, и шутки эти состояли иногда в том, чтоб, незаметно подкравшись, сдёрнуть юбку с какой- нибудь своей подруги, не спешившей после этого вернуть её на место. Между ними Виктор заметил молодую шуструю девушку лет шестнадцати, довольно миловидную, с «фингалом» под глазом, и совсем ещё ребенка — девчушку лет двенадцати, постоянно исчезавших куда-то; было похоже, что они находились под контролем заметного мужчины, единственного в их компании. Несколько позднее Виктору показалось, что они жаловались на кого-то из находившихся в зале, показывая на него пальцем, и он никак не мог поверить, что тот, кому они жаловались, сутенёр, а все, кто рядом с ним, его подопечные.
Немного погодя напротив Виктора остановилась пожилая пара. Мужчина предложил спутнице устроиться там, на зелёных стульях, на что та возмущённо прошипела что-то не очень внятное, и они удалились в сторону, где стояли стулья чёрного цвета, почти сплошь занятые людьми. Размышляя над этим обстоятельством, он вдруг понял, что сказала та дама, отказавшись сесть в свободной части зала: «Что?!
Рядом с извозчиками?!» Лишь позднее он понял, что не ошибся в услышанном, и это обстоятельство самым неприятным образом подействовало на него: невозможно было предположить, что такие отношения к людям ещё могли сохраниться в обществе. А сам факт, что это высказала особа, отнюдь не выглядевшая интеллигентной, угнетал ещё больше. Теперь было ясно, почему зелёная часть зала была свободна от пассажиров, а чёрная — полностью занята.
Промаявшись несколько часов на вокзале и переночевав в вагоне поезда, он утром вышел на станции в Воронеже, где его встречали на машине, специально присланной за ним.
Было около десяти часов утра, когда они подъезжали к трубосварочной базе, расположенной на опушке бора, с его мачтовыми соснами и песчаной почвой, уже с признаками степной полосы. Ленивые бурые коровы, лежащие прямо на пыльной дороге, даже не пошевелились перед приближавшейся машиной, что необычайно поразило Виктора, знакомого с тем, как ведут себя их сородичи в его родных местах в летнюю жару, стараясь спрятаться в тень или, ещё лучше, переждать самые жаркие дневные часы в прохладной воде речки.
Немедленно приступив к делу и потратив несколько часов на расчёты, пробы и выйдя наконец на «режим», он заварил несколько стыков, а дождавшись результата рентгеновского просвета, попросил отвезти его на станцию, намереваясь вернуться в Москву. Отпустив машину, Виктор прошёл в здание вокзала, направляясь к кассе, где оказалось, что ближайший поезд следует до Санкт-Петербурга. Решив, что это судьба распорядилась таким образом, он купил билет до города, про который не забывал в последнее время.
Через несколько месяцев после возвращения из Москвы Виктор уже реже вспоминал о Санкт- Петербурге, по прибытии в который из Воронежа позвонил сестре Юлии, попросив объяснить, на каком кладбище та похоронена и как найти её могилу. Лишь со второй попытки он смог дозвониться до Зои Александровны (так звали сестру Юли), работавшей учительницей в сельской средней школе. Он подробно записал все приметы и на другой день, взяв такси, поехал на кладбище, купив по дороге букет жёлтых тюльпанов и большой букет полевых цветов. Не сразу, но он нашёл могилу, выглядевшую вполне прилично, несмотря на прошедшие девятнадцать лет. Простенький бетонный памятник располагался на чистой маленькой площадке, очевидно, не так давно засеянной специальной травой для газонов. Непритязательная металлическая оградка, окружавшая могилу, была покрашена в зелёный цвет, и краска кое-где уже шелушилась от времени. Внизу, под керамической фотографией Юли, неотрывно глядевшей на Виктора, ниже имени и дат рождения и смерти, на бронзовой пластине были выгравированы слова: «Я — с тобой».
Ошеломлённый Виктор встал на колени на траву перед памятником, не в силах отвести глаз от такого дорогого ему лица девушки, с которой словно вчера расстался, а сегодня встретил снова, и это впечатление, яркое, неожиданное, вспышкой счастья обдало его сознание, но тут же схлынуло, оставив после себя невероятную боль, судорогой перехватившую дыхание. Он не смог сдержаться и, сдавленно всхлипнув на выдохе, безудержно разрыдался, руками и лицом припав к холодному камню памятника.
Прошло немало времени, прежде чем, успокоившись наконец, он вытер глаза, поцеловал её фотографию и произнёс уже ровным голосом:
— Привет, милая! Прости, что заставил тебя ждать так долго, — а дорогое ему лицо на фотографии спокойно и, казалось, понимающе неотрывно смотрело на него.
Поверить, что слова на бронзовой пластине были адресованы ему, было страшно, как страшно было чувствовать себя виноватым вдвойне, в первую очередь перед ней, видя её зримый, безгласный укор, а потом уже перед собой, чувствуя стыд, внезапно нахлынувший на него.
Отойдя в угол оградки и раскрыв пакет, что принёс с собой, Виктор вынул из него бутылку марочного среднеазиатского портвейна, с трудом найденного им в специализированном магазине города, и пластиковый стаканчик, а распечатав бутылку, налил в него до краёв тёмно-красное вино и, вылив половину к изголовью могилы, выпил остальное, горько подумав: «Вот мы и встретились!»
