Солнце склонялось к закату, когда Виктор, истязавший себя укорами за смерть Юли, за эту глупую, нелепую утрату, прибрался на могиле, поцеловал фотографию девушки и вышел из оградки, взглянув последний раз на памятник и мысленно попрощавшись. Этим же вечером он сел на поезд и утром вернулся в Москву, встретившую его тоскливой сырой погодой, хмурым, безрадостным днем, соответствовавшим его настроению.
Он приехал в общежитие к дочери, и та, наоборот, была жизнерадостна и деятельна, готовясь к предстоящим занятиям в университете. Он, поняв, что для неё началась новая жизнь, в какой родные занимают уже второе место, покорно подчинился обстоятельствам и в тот же день уехал из Москвы, позволив ей проводить себя только до подъезда общежития. И хотя его успокаивало то, что дочь без грусти и тревоги проводила его, занятая собой и новыми подругами, он, сидя у окна вагона и наблюдая, как Останкинская вышка, то забегая вперед, то отставая или скрываясь за ближними зданиями, сопровождает поезд, готов был выпрыгнуть из вагона на ходу и вернуться к ней в общежитие. Теперь он вспоминал это, думая, сколь трудно рушатся старые привычки, связанные с беспокойством за благополучие родного человека; оставляя дочь впервые в жизни одну на длительное время, он лишал себя возможности ежедневного участия в её судьбе.
Время проходило почти за теми же, что и раньше, заботами, но только дома стало гораздо тоскливее, а на работе вошли в норму постоянные задержки зарплаты, доводя его иногда до бессильной ярости, лишая возможности собственными средствами помогать дочери, получавшей мизерную стипендию. Зачастую выходило так, что, получив задолженность и раздав накопленные долги, семье через некоторое время снова приходилось занимать. Впрочем, у дочери всё было в порядке; она еженедельно звонила домой, и было видно, что ей по душе учёба в университете. Сын, очевидно, задавшийся целью окончить школу с медалью, готовя уроки, иногда в категоричной форме требовал помощи отца, мечтавшего отдохнуть после работы, но поневоле вынужденного уступать его требованиям. Часто звонила Инна, и в разговорах с ней всё настойчивее звучали упрёки в его нежелании найти повод для встречи. Отношения же его с женой были ровными и обыденными, но возобновившаяся близость между ними не приносила Виктору большой радости, и Вера, чувствуя это, никогда не настаивала на ней.
Сестра Лида писала редко, но можно было представить, что у них с матерью и детьми брата всё сносно; племянники почти каждый день навещают свою мать, даже оставаясь иногда ночевать с ней, однако живут постоянно с тётей и бабушкой.
У брата тоже, кажется, всё налаживается, но возникли проблемы со здоровьем матери: она стала терять память.
Приближался Новый год, и Вера, соскучившись по дочери, была настойчива в своём желании провести его рядом с ней, сын заявил заранее, что также намерен справлять праздник в компании своих друзей. Виктор знал его характер, позволявший не сомневаться в его добропорядочности, и не был против, а сам раздумывал над приглашением Колычева встретить Новый год у него дома.
Женя сообщил, что компания будет та же, как и на день рождения дочери, но, возможно, приедут его мать и сестра из соседнего города. Выбор места встречи праздника у Виктора был, но, несмотря на это, он принял приглашение, ценя товарища и дружеские отношения своих и его детей.
Вслед за суматошным приготовлением к празднику незаметно пролетело и застолье, после которого младшие его участники, вызвав такси, отправились на городскую площадь к большой ёлке, там установленной. Виктор ежегодно приходил туда на Новогодний праздник, но если раньше там было почти безлюдно из-за сильных морозов, то последние годы, по странному капризу погоды, морозы были слабые и на площади в Новогоднюю ночь год от года становилось многолюднее. Вот и в этот раз погода была тихая и не сильно морозная, а при ясном звездном небе падал лёгкий редкий снежок — такое бывает иногда зимою в здешних местах.
Народу было значительно больше, чем в прошлые годы, и основная часть присутствующих находилась ближе к большой, красиво украшенной ёлке, собранной на металлическом стволе из веток и стволов маленьких настоящих ёлок, заготовленных в тундре: цельную красивую ёлку такой величины не найти было в этих местах. Кроме больших ледяных горок и Деда Мороза со Снегурочкой, сделанных из снега, облитого водой, на площади было много других мифических существ, изготовленных тем же способом, а гуляющие, толпясь около них, веселились, кто как мог. К их компании, остановившейся около ёлки, сверкавшей шикарной гирляндой разноцветных огней, вдруг подошла молодая женщина, взявшая Виктора за руку и потянувшая его за собой; он не стал сопротивляться и, отшучиваясь на весёлые замечания спутников, последовал за ней. Обойдя ёлку, женщина остановилась около какой-то снежной зверушки, поставила ей на спину свою сумочку и, раскрыв её, вынула оттуда бутылку водки и пластиковые стаканчики.
— Открывайте, прошу вас, — обратилась она к Виктору.
— Что ж, с удовольствием, — он взял бутылку, распечатал её и налил водку в стаканы.
— Говорят, как встретишь Новый год, так и проведёшь его, — сказала незнакомка. — Я вижу, вы один, как и я?
— Но я не один, — возразил Виктор. — Я с друзьями, а всё равно с вами приятно.
— Но без женщины, ведь правда? Поэтому давайте выпьем и в новом году не будем одиноки. С Новым годом вас!
— Ну что ж, и вас с Новым годом! Пусть у вас всё будет так, как должно быть у счастливых людей!
— И вам желаю того же самого! С Новым годом!
Они выпили, закусили мандаринами, вынутыми из сумочки, постояли, поговорив на ничего не значащие темы, поддерживая всё тот же шутливый тон, и Виктор не торопился уходить, понимая, сколь важно собеседнице его присутствие, возможно, дающее ей надежду на чисто женское счастье в новом году. Он не расспрашивал ни о чём, как и она ни о чём не спрашивала; очевидно, ей нужно было именно это событие, сам факт, что оно произошло, и это давало ей некоторую уверенность на будущее. Подошёл Женя, сказал, что они уходят; они выпили ещё раз, уже втроём, попрощались с собеседницей и отправились догонять спутников Евгения. Бесшабашное настроение Виктора, не покидавшее его весь вечер, ещё более усилилось после выпитого около ёлки, и, уже намереваясь отстать от спешащего товарища, он вдруг остановился, словно наткнулся на забор, не заметив его. Обходя группу людей, явно не желавших влиться в общую толпу веселящихся на площади, он вдруг встретился взглядом с женщиной, чьё лицо поразило его до такой степени, что заставило непроизвольно и резко остановиться в растерянности. Если бы он был трезв, то, очевидно, молча удалился бы, не решившись заговорить с незнакомкой, но состояние беззаботности, даже какой-то безалаберности, толкнуло его на поступок, приемлемого объяснения которому долго нельзя было найти; ещё больше его потом поражало то, что женщина пошла ему навстречу, когда он предложил поцеловаться с ней. Она уверенно поцеловала его в обе щёки, но несколько помедлила, словно не решаясь уступить молчаливому настойчивому его требованию поцеловаться в губы. Однако это произошло, и он, восхищённый и взволнованный, смотрел на неё с признательностью, но заметив недоуменные взгляды тех, с кем находилась незнакомка, благодарно кивнув ей, молча удалился.
Сын был уже дома. Виктор поцеловал его, поздравив с Новым годом, и они вместе позвонили в Москву, в общежитие дочери, где находилась и Вера, упрашивая вахтершу сообщить о звонке в комнату дочери. Однако и на повторный звонок их не было около телефона; пришлось мириться с обстоятельствами.
Уже лёжа в постели и намереваясь заснуть, он никак не мог этого сделать, с некой тревогой вспоминая происшедшую встречу и свой сумасбродный поступок, закончившийся таким восхитительным образом, но, к сожалению, пришедшему сейчас, оставшийся без последствий. Однако все сожаления о возможности завязать знакомство были бессмысленны: она была не одна, и это вряд ли входило в её планы и в планы её спутников, что было видно по поведению находившихся рядом мужчин. Подобным образом наткнуться на такой же взгляд, заставивший его оторопело остановиться, ему пришлось несколько месяцев назад перед женщиной, только что отошедшей от прилавка в книжном магазине. Он и сейчас до конца не старался понять: взгляд ли подействовал на него так убийственно или весь облик женщины, встреченной им так неожиданно, однако было ясно, что и неожиданность в этом случае носила зависимый характер.
Она была, безусловно, красива, но не только красотой объяснялась его откровенная растерянность
