магами с огненным источником, для них я казался слишком холодным и безучастным. Мои женщины были слишком мягкими и нежными, абсолютно не приспособленными к трудностям и соблазнам. К тому же, я подобно всем мужчинам-магам стремился владеть и полностью контролировать своих женщин. Они не такие как ты, Паулина и требовали твёрдой направляющей руки и постоянной опеки.
— То есть они фактически жили в заточении, без собственной воли?
— Да, но у них было всё, что они только могли пожелать.
— Кроме свободы и внимания любимого мужа и отца, — перебила я Хегельга. Он отвернулся и сложил руки на груди. Неужели обиделся на правду?
— Ты права. Чтобы понять и признать это, мне понадобилось пережить горькую боль утраты и сотню лет размышлений, — ответил маг после долгой паузы.
— Прости.
— С тех пор прошло больше века и горе постепенно утратило остроту. Осталась лишь память и грусть, — сейчас учитель погрузился в далёкие воспоминания, и ночные тени делали его лицо печальной маской.
— Что же случилось с этим миром, о какой трагедии ты говорил? — спросила я, когда нашла холодную ладонь Хегельга и сжала её.
— Я служил придворным магом у короля Аттуа и подобно многим, принёс клятву верности. За это он даровал большие земли, где я фактически был единовластным хозяином и повелителем, не подчинялся никому, — предрассветный час самый тихий и слова учителя разносились далеко вокруг.
— Как же король решился на подобное безумство?
— Мои магические эксперименты могли быть весьма экстравагантными или даже жуткими с точки зрения людей. Но в своих владениях маг имел право творить что хотел. Сейчас ты ужаснулась бы, зная какие опыты я ставил. Скажу только, что местное население считало меня демоном или кем-то вроде него. Быть может позже, ты поймёшь, когда человеческого в тебе не останется.
— Постараюсь, чтобы этот момент не наступал как можно дольше, — пробурчала я, но Хегельг глянул на меня, как на капризного несмышлёного ребёнка.
— Так вот, за неоценимые магические услуги и клятву верности, король Аттуа закрывал глаза на мои действия. Таким же образом заключались договора и с другими магами в обоих королевствах. Всех устраивало такое положение дел, ибо выгоды от сотрудничества были огромны. Тем более что на Мотейре царил мир и благоденствие. Ни что не предвещало беды. Но в один момент ситуация круто изменилась. Необъяснимой и непостижимой волей духа-хранителя этого мира было посеяно зерно вражды и братоубийства, которое дало обильные всходы. Люди не справились с соблазнами и испытаниями. Катастрофа началась с небольшой стычки на границе, глупой и незначительной. Но она, как зажженный фитиль разнесла огонь ненависти и кровавой войны на оба королевства.
— Неужели ничего нельзя было сделать?
— Ещё можно было уладить разногласия, пока в боевые действия не вступали маги. Но правителей накрыло непонятное сумасшествие и упрямство. Никто не хотел уступать или хотя бы выслушать собеседника. Обе страны вдруг погрузились в кровавый угар и увлечённо истребляли друг друга. Появились первые жертвы среди магов и их семей. Население большей частью ненавидело нас или относилось с подозрением. А мы далеко не бессмертны и неуязвимы.
— И что же случилось потом?
— А потом, ведомые клятвой верности, маги вступили в войну. Мы истребляли людей и друг друга, больше и больше втягивались в этот кошмар. Я был ожесточён на весь этот мир: на своего короля, не желавшего ничего слушать, на соплеменников, на толпы ненавидящих нас людей. Быть может, даже слишком ожесточён. Мои руки отбирали тысячи жизней без разбора, я жаждал лишь одного, чтобы кошмар закончился. Но дух-хранитель Мотейры по непостижимой причине хотел продолжения этого ужаса, и вражда разгоралась с новой силой. Население перебило друг друга почти полностью, а среди магов в живых остались единицы. Государства лежали в руинах, некогда славные правители, король Аттуа и королева Тез, погибли на полях сражений в окружении многих тысяч воинов, знати и магов. Так мы избавились от обязательств, жалкая кучка магов смогла выжить и вернуться к семьям, у кого они остались.
Пришло время, когда и меня настигла расплата. Человек, семью которого я не задумываясь уничтожил среди сотен других, отомстил мне. Всего один человек, не армия, не другой маг! Один треклятый человек! Он смог проникнуть за охранный барьер, изловчился обойти ловушки и сжечь мой дом вместе с заключенными в нём женщинами и слугами. Я успел вынести из огня только едва живое тело дочери и сто раз проклял себя за то, что отобрал у них волю и силы. Они не смогли защититься, не смогли воспользоваться магией огня, уйти путями тонкого мира, потому что я не хотел давать им свободу. Своими руками и никчемными принципами, педантичным следованием глупым традициям магов и самоуверенностью я лишил жену и дочь возможности выжить. Я не бог, не всемогущий дух и меня поставили на место. Обычный человек, израненный воин, потерявший всё, пришёл и наказал зарвавшегося мага.
— Аморан! — ахнула я, закрыв ладонями лицо.
— Да! — ответил Хегельг.
Маг вцепился в мои руки и опустил их вниз. Он хотел, чтобы ученица смотрела ему в глаза именно сейчас. И я смотрела, холодея от ужаса. Сколько же боли принесли друг другу эти мужчины, уничтожив самое дорогое, что у них есть! Аморан был генералом вражеского государства, наверняка они с учителем знались до войны и именно его семью уничтожил Хегельг. Аморан говорил, что его родных убил маг, только не назвал имени. Генерал узнал о смерти семьи, а когда вернулся домой, увидел лишь разруху и мёртвые тела. На их могилах он обрезал волосы родовым мечом в знак траура и поклялся отомстить. Теперь всё стало на свои места, и взаимная неприязнь этих мужчин обрела обоснования. Хегельг тоже отомстил Аморану, отомстил жестоко и страшно.
— Что же вы наделали!
— Уже не разобрать, кто прав, кто виноват. Истина утонула в реках крови и слепой ярости. Слишком много боли и горя свалилось тогда.
— Гнек, твой ученик. Ведь это ты подсунул ему идею о бессмертии, ты исподволь скушал вечной жизнью и могуществом. Вас и так остались единицы. Зачем? — в ужасе заговорила я, пытаясь сложить события, как запутанную головоломку.
— Это стало последним моим уроком для Гнека. Он сам принял решение, сам осуществил его, зная о запретности и необратимости чар. Единственное, чего он не учёл, это последствий Проклятия, — голос Хегельга стал до боли колючим и холодным.
Маг не собирался оправдываться или извиняться. Он сделал то, что нужно, только кому нужно? Что- то важное ускользало от внимания. Обострённая интуиция кричала о неоднозначности событий и скрытых обстоятельствах. Появились вопросы, на которые не было ответов в рассказах Аморана и Хегельга. История шита белыми нитками, которых никто не замечает! Слишком много необоснованной жестокости, бессмысленных поступков и сомнительных решений.
— Вы квиты, это чудовищно и страшно звучит, когда дело касается жизней, но вы сравняли счёт, уничтожив семьи. Зачем ты хладнокровно и продуманно обрёк человека на Проклятье? Почему не остановился? — закричала я, обхватив голову руками.
Невыносимо смотреть в эти серые глаза, видевшие столько смертей. Не мне судить Хегельга и Аморана, не мне решать, кто чего заслуживает. Но понять и принять эту дикость и жестокость пока не могла, как не могла находиться сейчас рядом с учителем. Я отвернулась от мага и бросилась прочь, не разбирая дороги. В босые ноги больно впивались камни и сухие ветки, но мне плевать. Мой путь лежал к дому, нужно увидеть Аморана, убедиться, что с ним всё в порядке. Сердце болело о мужчине, который выжил в страшной войне, а потом попал в настоящий ад на сотню лет.
— Паулина! — неслось мне вслед. — Остановись! Пойми, я был не в себе от горя, а живое тело дочери, как постоянное напоминание, оно не давало забыть, или простить убийцу. Я должен был наказать его!
— А себя ты наказал? Или для своей души ты нашёл оправдание и прощение, убийца? — крикнула я в ответ.
Ноги запутались в опавших ветках и длинном подоле туники. Я тихо вскликнула и рухнула на землю,
