— Гораздо лучше. Я в точности исполняю предписания и даже немного опережаю график. Я могу уже довольно много пройти без передышки. А кстати, не знаете, где у них тут площадка для инча? Я ищу новые маршруты для тренировочных прогулок, но боюсь заблудиться.
— Она, должно быть, хорошо спрятана, — отвечает Тит. — Мне очень не хватает игры. Я уже почти жалею о Доме. Надеюсь, что после инициации нам позволят сыграть.
— Ты хочешь принадлежать к их общине?
— Ах, Мето, надо уметь вовремя перевернуть страницу. Теперь нам предстоит жить здесь, среди Рваных Ушей.
— Тебе — возможно, но не мне!
Марк меняет тему.
— Можешь сходить посмотреть на «стену гримас», — предлагает он. — Каждое утро мы проходим мимо нее, но нам некогда там остановиться. Сходи, а потом расскажешь. Я объясню тебе, где она.
Я обнаруживаю, что главная пещера связана сетью более или менее узких коридоров с другими пещерами, меньшего размера. Это настоящий лабиринт, и без точных указаний Марка я бы долго искал дорогу. Оказывается, Рваные Уши любят рисовать. Стена была предварительно обмазана слоем красной охры, и по ней они процарапали до изначальной серой скальной породы свои рисунки и надписи. У меня глаза разбегаются. Здесь много портретов, более или менее искусных, изображения животных и множество непонятных мне знаков. Некоторые из этих знаков напоминают татуировки обитателей пещеры. В небольшом отдаленном зале я нахожу десятки развешанных по стенам глиняных масок — безносых, с перекошенными ртами и закрытыми глазами. Все они похожи на застывшие гримасы боли. Я на ощупь разбираю процарапанные под ними имена: Анбак, Акбан, Леоманех, Куциан, Цукиан…
Позади себя слышу шаги и чье-то прерывистое дыхание. Хочу обернуться и посмотреть, кто там. Бросаю быстрый взгляд назад. Он на коленях. Волосы плотно завешивают лицо и вздрагивают в ритме его беззвучных рыданий. Когда я оборачиваюсь снова, он уже стоит. Ноги у меня подкашиваются, когда до меня доходит, кто передо мной: один из тех монстров-солдат, что тиранили нас в Доме; только этот одет иначе. Быть может, он пришел за мной. В моем нынешнем состоянии я не способен защищаться. И кто услышит мой крик в этом дальнем углу лабиринта? Ноги мои приросли к земле, я не могу двинуться с места. Мне страшно… ведь может повториться то, что бывало раньше, в Доме.
Монстр-солдат приближается.
— Не бойся меня, — говорит он ласково, — я больше не служу людям из Дома. Не рассказывай остальным, что я говорил с тобой, мне это запрещено. Я дал себе клятву, что буду приходить каждую неделю, чтобы почтить память моего брата. Не ожидал встретить здесь тебя.
Он откидывает волосы, я вижу его изрезанное шрамами лицо и воспаленные глаза. От страха у меня совсем нет сил пошевелиться, и тогда он тихо произносит:
— Ступай, возвращайся на место.
Я плетусь к нашему загону и долго еще не могу стряхнуть с себя оцепенение: я прикоснулся к страданию и ощутил дыхание смерти. В эту минуту я клянусь себе, что остров будет для меня только этапом на пути в большой мир, который скрыт за горизонтом. Я не сомневаюсь, что где-то вдали существует свободная жизнь, без постоянного страха. Как только выздоровею, отправлюсь на ее поиски и уведу с собой друзей.
Утром я без особого труда забираюсь на верхнюю перекладину большой лестницы. Марк для подстраховки поднимается за мной следом. Но со мной все в порядке. Я лезу вверх, и грудь моя наполняется свежим воздухом. Я забираюсь на самый верх и жмурюсь от света. Моя рана хорошо зарубцевалась, она лишь немного меня беспокоит, но не приносит страданий. Я на воле! Я смотрю в небо! Я упиваюсь воздухом, он меня пьянит. Я купаюсь в лучах солнца впервые с тех пор, как… но нет, такого в моей жизни не было никогда! Запах сосен проникает в каждую клеточку моего тела. Я вспоминаю ночь нашего бегства, когда, съежившись под колючими ветками, мы слушали Тита. Мой нос хорошо запомнил тогда этот стойкий запах.
Марк возвращает меня к действительности:
— Мето, для первого раза довольно.
— Да, ты прав, уже спускаюсь.
Добравшись до земли, чувствую легкое головокружение. Один из космачей поджидает меня и внимательно осматривает.
— Вижу, ты прошел испытание, — заключает он, — и я могу теперь назначить день суда.
Он просматривает несколько мятых листков бумаги и добавляет с ухмылкой, не сулящей мне ничего хорошего:
— Суд над вами состоится через пять дней. Наслаждайся обществом друзей, Мето. Вполне возможно, что это твои последние деньки.
Взгляд его равнодушен. Я для него значу не больше, чем муравей, попавший под ноги. Меня поневоле пробирает дрожь. Он удаляется, преисполненный гордости и ощущения собственной власти. В эту минуту я отчетливо представляю себе одного из Цезарей, только обросшего и отъевшегося.
Глава III
Вот и наступил судный день. Главную пещеру подготовили для процесса. На земле прочертили три концентрических круга при помощи веревки с двумя колышками на концах: один колышек втыкали в центр, другим чертили. Нас с Клавдием поставили в самую середину. Появляется длинная процессия космачей. Вошедшие размещаются, занимая сначала внешний круг, самый большой. Места, должно быть, распределены заранее, потому что космачи чинно рассаживаются друг за другом. Порядок хорошо продуман: в малом круге шесть мест, в среднем — двенадцать, а в большом — двадцать четыре. Итак, ближе всех к нам, в первом круге, сидят самые главные. В пещере царит гробовая тишина. Я в отчаянии разглядываю пришедших, стараясь отыскать знакомые или доброжелательные лица, но все опускают головы, и мне видны только их косматые шевелюры. А наших друзей сюда не допустили.
Один парень из первого круга поднимается и объявляет:
— Мы собрались здесь, чтобы выяснить, для чего малыши, представленные здесь их вожаками Клавдием и Мето, совершили безрассудный поступок, который столь дорого обошелся нашей общине. Мы лишились десятерых братьев, в том числе Куциана, нашего бывшего вождя. Не говоря уж о том, что погибли двадцать пять этих безмозглых мальчишек. Мы хотим понять, была ли тут простая глупость и неведение, или же мятежники были марионетками в руках Юпитера. В этом последнем случае нам следует оценить степень их соучастия и сделать выводы.
Говоривший звался когда-то Кассием. По прошлой жизни в Доме я знал его совсем немного. Помню, что Красные очень сокрушались о нем, поскольку он был первоклассным игроком в инч, чистильщиком, не знавшим себе равных.
— Малыши, — продолжает он, — обращаясь ко мне, имейте в виду, что имя мое Каабн. Я вождь Рваных Ушей. Аменелох Премудрый будет вести заседание. Братья мои, вам известно об опасности, которой мы подвергаемся, собравшись сегодня здесь всей общиной. Нам нельзя прерывать процесс. Пусть Аменелох говорит от нашего имени.
Вождь сел, и все один за другим, согласно своему положению, подняли головы: казалось, что по залу медленно прокатилась волна. Аменелох встал и заговорил:
— Клавдий, начнем с тебя, поскольку с тобой первым слуги вошли в контакт той ночью. Можешь ли ты объяснить, как это произошло?
— Нумерий просунул мне в руку записку, пока я спал. Он сообщил мне, что нельзя доверять Павлу,
