относится к обеим философским школам.
Внешне Штайнер был похож на пророка. Седая борода закрывала грудь, на голове же волос осталось совсем мало. Беседу он проводил в одном из самых больших коллегиумов города, богатая библиотека которого просто потрясла новоиспеченного студента. Штайнер расспрашивал про самые разные обстоятельства, семейные и финансовые, и выяснил, что родом Лаурьен из одного очень хорошо ему знакомого нижнерейнского городка. Он был в курсе, что за Лаурьена хлопотал известный адвокат Мориц фон Земпер, который к тому же выбил для него стипендию. Штайнер проверил серьезность стремления Лаурьена учиться, потому что именно это было целью и смыслом беседы: ему вовсе не хотелось заполучить еще одного студента вроде тех, что переходят с факультета на факультет и проводят время, оставляя Богу Богово и ведя развеселую и полную удовольствий жизнь. Убедившись в твердости намерений молодого человека оказаться достойным звания студента Кёльнского университета, магистр проводил Лаурьена к ректору, у которого ему предстояло принести клятву верности факультету и его уставу. Уплатив в кассу вступительный взнос, Лаурьен наконец получил право называться scholar simplex[19] кёльнского артистического факультета.
Со следующего воскресенья началась неделя перед днем святого Иоанна. Все жители этого города знали, что внизу, у реки, есть луг, покрытый цветущим поднимающим настроение зверобоем. Он рос там толстыми пучками, впитывая солнце в свои ярко-желтые цветки. В ночь святого Иоанна целители будут собирать их, чтобы приготовить чудодейственный отвар, уже не раз помогавший избавиться от различных недугов.
В хорошую погоду сюда приходили, чтобы погулять вдоль берега реки и порадоваться, глядя на тучи желтых цветов. Попавший в Кёльн всего три года назад, Касалл согласился пройтись с Софи, которая захватила с собой корзину с фруктами и вином, чтобы можно было подкрепиться во время прогулки. А когда они брели по гальке, раскалившейся под палящими лучами полуденного солнца, им навстречу попалась группа из пятерых студентов во главе с Зигером Ломбарди, магистром. Среди них были Лаурьен и Домициан фон Земпер. Они обменялись приветствиями и решили, что неплохо будет провести время вместе. Де Сверте отпустил студентов на три часа, не забыв напомнить, чтобы они не опаздывали.
Все расселись на лугу, и Софи распаковала свою корзину. Груши, яблоки, хлеб и простое рейнское вино пошли по кругу. Касалл внимательно следил, чтобы жена не прикладывалась к бутылке. Как это всегда и бывает, очень скоро студенты и магистры заговорили о науке Софи делала вид, что наблюдает за кружащими над водой чайками, но только для того, чтобы не сложилось впечатления, будто ее могут интересовать разговоры мужчин. А потом она стала следить за маленьким красным жуком, который быстро ползал туда-сюда по песку, и прислушалась к беседе.
Коньком Касалла являлась этика Аристотеля[20]. Его он читал охотнее всего, на эту тему не допускал никаких свободных диспутов, требовал исключительно тезисов, антитезисов и выкладок, ни на йоту не отклоняющихся от учения. Ему представлялись недостойными упоминания даже комментарии Зигера Брабантского, известного богохульника, хотя и получившего прощение. А если что-то все-таки долетало до его ушей, то он корчил такую мину, как будто только что проглотил лимон.
Тем временем Софи снова обратила свой взор на чаек, а потом, ослепленная солнцем, закрыла глаза. Через несколько минут подняла веки и посмотрела на студентов слева от Касалла. Это были Домициан и новенький, Лаурьен. Она заметила, что он тоже на нее смотрит. Может быть, у нее на платье слишком большой вырез? Она растерянно провела рукой по шее и поплотнее стянула ворот. Этот Лаурьен такой тихий, молчаливый юноша, ему, наверное, лет семнадцать, он еще совсем новичок на факультете, не может даже как следует принять участие в беседе. Короткие каштановые волосы под беретом, карие глаза, бледное смущенное лицо. А вот сидящий рядом Домициан совсем другой. Светловолосый и голубоглазый, с роскошными длинными локонами и смеющимися глазами, самоуверенный, опытный, как будто он уже дважды объехал весь свет и точно знает, как оный устроен. Но что в этом удивительного — в конце концов, его отец, влиятельный адвокат, вращается при дворе кайзера, тень от его могущества, естественно, падает и на сына. Чуть в стороне, зажав в зубах травинку, сидел Ломбарди, молча, со снисходительной улыбкой на лице слушавший остальных. И пока Касалл распространялся по поводу двойной истины Дунса Скота[21] (тема, на которую у Софи тоже нашлось бы что сказать), она открыто ответила на взгляд Лаурьена и взамен получила робкую улыбку.
Его лицо покрылось румянцем. Он неуверенно отвернулся от Софи и опустил глаза. Софи показалась ему солнечным лучом, выскользнувшим из-за туч, ясным, светлым, способным разогнать любую тьму. Но потом он вспомнил ее крики и почувствовал глубокое сострадание. С какой охотой он вырвал бы ее из лап чудовища, подобно герою, спасающему девственницу из пасти дракона! Правда, он всего-навсего студент, а она замужем за этим исчадием ада, имеющим к тому же полное право ее наказывать.
Лаурьен снова поднял голову и посмотрел прямо в глаза Софи. Казалось, в их нежной голубизне можно утонуть.
— Нам пора, — услышала Софи совсем рядом голос Касалла.
Она покорно кивнула, собрала остатки еды и встала. Почувствовав на плече тяжесть руки мужа, не осмелилась сердечно распрощаться со студентами и просто молча наклонила голову, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Может быть, вашей жене хотелось бы побыть здесь еще немного? — робко, заикаясь проговорил Лаурьен, после чего Касалл воззрился на него с величайшим удивлением. На губах у него заиграла веселая улыбка.
— Может, ты хочешь остаться? — обернулся он к Софи, которая смущенно покачала головой.
— Видите, — с напыщенной ухмылкой произнес Касалл, — она предпочитает сопроводить меня домой.
Он грубо схватил Софи за руку. Она не сопротивлялась, когда он тащил ее за собой, но лицо ее окаменело, как будто под взглядом Горгоны. Лаурьен отвернулся.
— Она тебе нравится, — тихонько заметил Домициан, падая спиной на песок.
— Просто я вспомнил вечер, когда мы ходили забирать «Оратора», — ответил Лаурьен. — Она такая красивая. Будто Дева Мария. Какие у нее светлые волосы, похожи на спелую пшеницу.
— А ты мечтатель, Лаурьен. Она замужем. Если ты перейдешь дорогу Касаллу, уверяю, удовольствие будет еще то…
Остальные студенты засмеялись. Ломбарди стало жалко новичка, ему не хотелось, чтобы юноша в первые же дни подвергался насмешкам, поэтому он встал, жестом подозвал к себе Лаурьена и спустился вместе с ним к Ренну. Там он сел под молодой березкой и спросил:
— Ну, Лаурьен, что ты видишь? Ты ведь наверняка уже задавался вопросом, что именно тебе придется изучать. Вот и скажи мне, что ты видишь?
Лаурьен опустился рядом и удивленно ответил:
— Воду. И отражающееся в ней дерево.
Он бросил в реку камешек. Контуры картинки расплылись, пошли кругами. Ломбарди кивнул:
— Точно. Ты смотришь туда и думаешь, что это похоже на дерево. Но стоит опустить руку, и тут же заметишь, что это было не дерево, а только его отражение, или, как говорим мы, философы, его идея. Вот этому ты и будешь здесь учиться. Привыкнешь рассматривать вещь как таковую и одновременно как ее идею. Другими словами, во втором случае предметы не настоящие, а только образы чего-то.
— Но как, например, я могу иметь идею чего-то, что на самом деле не существует?
Ломбарди ухмыльнулся:
— Хороший вопрос. Это вполне возможно, нужно только отделить друг от друга идею и действительность Мы исходим из того, что за каждой вещью скрывается ее идея. Но объясняет ли это сущность самих вещей, не может сказать ни один философ.
— Мне все равно, чему я буду учиться, — сказал Лаурьен, вскочив. — Я не собираюсь становиться магистром. Мне вполне достаточно, если я получу степень бакалавра.
— При таком подходе трудно чего-нибудь добиться, — пробормотал Ломбарди, смотря вслед бредущему по берегу молодому человеку, который время от времени наклонялся и срывал травинки.
