осужденного на смерть назвать им настоящее имя Окулиста.
Синглетери кивнул.
– Мне жаль, что у меня ничего не вышло. – Андервуд перешагнул порог камеры и опустился перед Синглетери на колени, так что тот при желании мог коснуться его рукой.
Один из надзирателей поспешно выступил вперед.
– Сэр, мне было бы намного спокойнее, если бы вы…
Андервуд поднял руку, останавливая его.
– Все нормально, все нормально. Рей не причинит мне вреда. – Он посмотрел на Синглетери снизу вверх и встретился с ним взглядом. – Рей, я делаю тебе последнее предложение. В моей власти сделать так, чтобы весь мир узнал о том, что твой последний поступок на этой грешной земле был исполнен милосердия. Однажды ты сказал, что тебе жаль членов семей и родственников твоих жертв. У тебя есть шанс доказать, что ты не лгал, что ты хочешь, чтобы они Хотя бы на мгновение почувствовали себя лучше. Облегчи их боль и смягчи их ненависть.
– Их ненависть направлена не на того, кто действительно засуживает ее. Скажи им, пусть они возненавидят моего папашу, который избивал меня каждый день. Передай им, пусть они возненавидят тех женщин, которые изнасиловали меня, когда мне было всего тринадцать лет. – По щеке его скользнула слеза. – Скажи им, что ненависти заслуживаю не я, а те люди, которые сделали меня таким, какой я есть.
Губы Андервуда мучительно дрогнули.
– Рей, не делай этого. Не ищи оправдания. Ты такой» какой есть, и ты сделал то, что сделал. Очень скоро ты предстанешь перед Создателем. Неужели тебе не хочется взглянуть ему в лицо, зная что ты совершил хотя бы одно доброе дело в жизни? Покажи ему, что ты попытался отчасти искупить свои грехи и загладить вину.
Карен не винила Андервуда за то, что тот предпринимает столь отчаянные усилия, но при одной мысли о том, что он вымаливает информацию у преступника, ее тошнило. Синглетери заслуживал того, чтобы вечно гореть в аду; он заслуживал вечных мучений за то, как издевался над своими жертвами. За то, что не давал им умереть сразу, когда они оказывались у последней черты, а приводил их в чувство, чтобы мучить снова и снова.
– Этот человек заслуживает смерти, – сухо сказала Карен. – Он все равно не назовет нам имени, агент Андервуд. – Она закручивала гайки, стараясь ранить его еще сильнее, заставить Синглетери перешагнуть Рубикон, откуда уже не будет возврата. – Мы предложили ему все, что могли. Этот человек не хочет спасти себя.
Андервуд вздохнул и поднялся с колен.
– Ричард Рей, ты меня разочаровал. Ты ничего не выиграешь оттого, что покрываешь этого человека, оттого, что унесешь его имя с собой в могилу.
Он подождал немного, и на мгновение им показалось, что губы Синглетери шевельнулись.
– Мы перейдем в соседнюю комнату, откуда будем наблюдать за тобой. Если ты все-таки передумаешь, Рей, просто назови имя. Перед тем как потерять сознание, просто произнеси его вслух. Спаси свою душу.
Андервуд развернулся и вышел. Карен последовала за ним. Никто из них не оглянулся.
…шестидесятая
Комната для исполнения приговора представляла собой чистое, безликое, хорошо освещенное помещение со стеклянной перегородкой, за которой стояли шестнадцать голубых пластиковых стульев казенного вида. Большая часть их уже была занята родственниками жертв и осужденного, представителями штата и средств массовой информации. Карен и Андервуд заняли свои места рядом с Бледсоу и Дель Монако, за спинами чиновников, наблюдавших за соблюдением юридических формальностей.
Глядя на Бледсоу, Карен отрицательно покачала головой, но он уже и сам догадался по их поведению, что Синглетери отказался сотрудничать. Детектив, всеми силами стремившийся раскрыть дело Окулиста, даже отважился на последнюю попытку уговорить губернатора и окружного прокурора помиловать Синглетери, когда те прибыли в исправительное учреждение. Но ни один из них и слышать об этом не захотел.
Родственники и члены семей семи женщин, погибших от руки Ричарда Рея Синглетери, неподвижно сидели на своих местах. На их лицах были гнев и внутреннее напряжение, кое-кто время от времени вытирал слезы носовым платком. Можно было не сомневаться, что сейчас, в ожидании казни, они заново переживают тот кошмар, который случился с их детьми, вспоминая то, чему не должны быть свидетелями родители. Их дочерей убили с невероятной жестокостью, и в материалах дела с беспощадной точностью содержалось описание последних ужасных часов, которые выпали на долю их детей.
Дверь в комнату для казни распахнулась, и в нее въехала каталка, на которой, пристегнутый ремнями, лежал Ричард Рей Синглетери. К груди у него были присоединены зажимы кардиомонитора и стетоскоп, а из вен обеих рук в соседнюю комнату тянулись тонкие трубочки капельниц. Черно-белые часы, установленные над дверью, показывали 11:49.
Карен, до того сидевшая положив ногу на ногу, выпрямилась и подалась вперед. Упершись локтями в колени, она поднесла руки ко рту, надеясь услышать, как в последний миг чудовище, пристегнутое ремнями к каталке, все-таки произнесет имя, ради которого она сюда приехала.
Шланги капельниц скрывались в стене, уходя через проем в выкрашенную в темно-зеленый цвет лабораторию. Там, в капюшонах и масках, стояли те, кому предстояло совершить казнь. На стене у них перед глазами висели часы, здесь же располагались склянки с лекарствами и батарея телефонов – на тот случай, если губернатор в последнюю секунду пожелает отменить приговор. Соответственно, его присутствие на казни было обязательным. Карен искоса взглянула на него. Судя по напряженной позе и жесткому выражению лица, Ричарду Рею Синглетери не приходилось рассчитывать на помилование.
Карен знала, что делать инъекции в шланги капельниц будут несколько врачей одновременно, но доза яда содержалась в шприце только одного из них. Никто не будет знать, включая исполнителей приговора, кто ввел токсичный коктейль в кровь осужденного, а кто лишь впрыснул безобидную смесь во вторичный резервуар.
В одиннадцать пятьдесят пять люди в капюшонах воткнули иглы своих шприцев в колбы капельниц, ожидая команды начать казнь.
Директор тюрьмы склонился над осужденным.
– Ричард Рей Синглетери, каково будет ваше последнее слово?
Карен закрыла глаза. Сердце у нее в груди стучало так гулко, что она ощутила шум крови в ушах.
– Чтоб вы все сгорели в аду! – выкрикнул Синглетери.
– Благодарю вас, сэр, – ответил директор. – И пусть такая же судьба ожидает вас, в чем я нисколько не сомневаюсь. – Повернувшись, он произнес всего одно только слово: – Приступайте.
Карен представила, как они нажимают поршни своих шприцев, вводя смертельную дозу барбитурата пентотала натрия – первую стадию казни Ричарда Рея Синглетери. Через несколько секунд он должен потерять сознание.
После того как шланги капельниц промыли физиологическим раствором, наступила очередь павулона – вещества, парализующего дыхательную мускулатуру и сердечную мышцу.
Бледсоу глубоко и прерывисто вздохнул, не сводя глаз с минутной стрелки часов, которая прыжками перемещалась по циферблату. Через две минуты после наступления полуночи на мониторе ЭКГ появилась непрерывная ровная линия, и директор тюрьмы объявил о смерти Ричарда Рея Синглетери.
– Дерьмо, – еле слышно пробормотал Бледсоу себе под нос.
Карен согласно кивнула.
– Дерьмо.
…шестьдесят первая
Во время обратного полета на борту чартерного самолета, предоставленного губернатором, было тихо. Никто не произнес ни слова. Карен не могла не думать о том, что они снова оказались у разбитого корыта и что им предстоит начать все с самого начала. Несмотря на всю информацию, которую им удалось собрать на местах преступлений, невзирая на все улики и догадки, они по-прежнему не знали, кто скрывается под жутким прозвищем Окулист. Подозреваемых у них тоже не было. Одни лишь страницы и
